посмотрел на жену, потом на телефон. Догадавшись, в чем дело, подошел:
-Да...
Игорь Андреевич вот уже пятнадцать минут тщетно пытался отвлечься от своих мыслей. Спустившись в зал, он вызвал двух манекенщиц, попросил их надеть новые модели. Попытался докричаться до светотехника, но тщетно. Послал на поиски Регину.
Сидя один в полутемном зале, пытался сконцентрироваться на работе, и это ему почти удалось, но как только в зале зажегся свет и на подиум вышли две девочки-близняшки, понял, что может только смотреть и создавать видимость работы. Ни одной стоящей мысли... Словно заноза сидит в мозгу. Нет, надо разобраться, надо выяснить, в чем дело. Эта неопределенность давила сильнее, чем обида. В конце концов, он не мальчик и вполне способен справляться со своими чувствами, если это потребуется. Посидев для вида еще минут двадцать, он прервал репетицию и, поблагодарив всех присутствующих, быстро вышел.
Регина многозначительно посмотрела ему вслед. Она, привыкшая видеть жизнь своего босса не только с внешней стороны, догадывалась, какая буря была сейчас в душе этого полуседого, странноватого, но несомненно очень талантливого человека... Прикрикнув на техника и отпустив девочек, она уверенной походкой хозяйки вышла из зала.
Едва зайдя в кабинет, Шведов без проволочек подошел к телефону, набрал номер. Долгие гудки отвлекали, мешали ему сочинять на ходу фразы, которые обязательно нужно было успеть сказать, прежде чем она бросит трубку. Вот наконец ответили... Шведов уже было открыл рот, но услышал мужской голос.
— Говорите. Вас слушают, — спокойно проговорил ее муж.
Шведов попытался представить себе того инженера, вспомнить его голос. Но у него ничего не получалось. Свободной ладонью он сжал лоб и быстро положил трубку.
Сергей без слов тоже положил трубку. Он постоял немного, подошел к Маше. Робко положил сначала руку на плечо, присел рядом. Она посмотрела на него с удивлением. Такое родное лицо... Он не выдержал, притянул Машу, прижал ее голову к себе. Она сидела холодная и неподвижная. Ему стало горько. Отпустив ее, Сергей встал, быстро оделся и, хлопнув дверью, выбежал на улицу...
В последнее время Анатолий Федорович все вечера просиживал перед телевизором. Раньше, насколько он помнил, его нельзя было удержать на одном месте больше часа. Деятельный характер не позволял засиживаться. Теперь это успокаивало. Вот и сейчас, сидя на диване, он почти не обращал внимания на происходящее на экране. Шел какой-то документальный фильм. Серые улицы сменялись темными сырыми подвалами, озлобленные лица в очередях — равнодушными физиономиями чиновников. Что-что, а такие программы он не любил.
Анатолий Федорович встал. Старые диванные пружины выпрямились со звуком, напоминающим вздох облегчения. Размял затекшие ноги, поморщился. Да, с каждым годом здоровье уходило все быстрее и быстрее. Теперь он уже с завистью вспоминал себя каких-нибудь полгода назад. Тогда у него еще не так болели ноги и не было этой раздражающей, колющей боли в пояснице, которая постоянно напоминала о старости.
Он пошел на кухню, поставил на плиту чайник. На улице начинало темнеть. Прямо напротив окна медленно зажегся фонарь. Надтреснутое стекло засветилось сначала бледнофиолетовым, а затем серебристо-розовым светом. Где-то во дворе надрывно залаяли собаки.
Двумя руками сняв с огня полный чайник, он наполнил чашку и медленно сделал глоток. «Вот и состарились мы с Аннушкой, — подумал Анатолий Федорович. — Опустел дом. Дети выросли, а скоро и внуки обзаведутся семьями. Того и гляди, положат в ящик и понесут на кладбище». Ему стало совсем грустно. Скорее бы пришла Аня. Она как-то легче все переносит. Правду говорят, что мужчине требуется гораздо большая поддержка, чем женщине, особенно в старости.
Тишина начала давить на него. Анатолий Федорович взял чашку и быстро пошел в комнату. На экране он увидел длинный коридор, стены которого были покрашены бледно-зеленой краской, облупившейся в некоторых местах. У стены стояла узкая лавка, вероятно предназначенная для посетителей. Несколько ироничный голос за кадром рассказывал:
«Вот здесь он и умер... На этой самой скамейке в районном собесе. Некогда могущественный начальник, хозяин нашего города, а ныне обыкновенный пенсионер обыкновенного значения. Что ж, такова судьба этого поколения людей, отдавших жизнь ложной идее».
Крупным планом показали фотографию. «Бог ты мой, да ведь это...» — Анатолий Федорович застыл в дверях. Изображение исчезло, побежали титры. Диктор что-то проговорила сквозь немного неестественную улыбку. На экране замелькали какие-то лица, картинки.
Анатолий Федорович прислонился к косяку. Вот это да... Умер... «Отдавших жизнь ложной идее»... Тоща этот человек думал, что его идея никак не может быть ложной. Наоборот, он полагал, что Анатолий Федорович встал на неправильный путь, и очень жестоко покарал его, выгнав из партии. Тоща это было очень страшно.
Только какая сейчас между ними разница? Никакой. Оба, оказывается, «отдали жизнь ложной идее». Одной и той же, только видели они ее по-разному.
Анатолий Федорович немного приглушил звук телевизора. Сделал несколько осторожных шагов, словно что-то обдумывая. Поставил чашку на телевизор. Потом опять взял, отнес на кухню. И, наконец решившись, снял трубку телефона и, мельком взглянув на листочек с цифрами, набрал номер:
— Алло, алло! Это милиция? Вас беспокоит Кузнецов... Анатолий Федорович. Попросите, пожалуйста, следователя Зубкова.
Уже открывая входную дверь, Анна Степановна услышала голоса, раздающиеся из комнаты. Она узнала Машу, Сергея и Катю. Быстро скинула сапоги, повесила пальто, торопливо поправила юбку. В комнате были еще Гоша, Зубков и Юлька. В центре стола сидел в своем лучшем костюме, при галстуке и даже при боевых орденах Анатолий Федорович.
— Аня, здравствуй. — Он проговорил это торжественно, словно на собрании. — Извини, что не предупредил, но у нас, как видишь, гости. Это я их пригласил.
Уставшая, немного бледная, Анна Степановна улыбнулась, засуетилась, поправляя выбившиеся из прически волосы.
— Здравствуйте, здравствуйте, мои хорошие. Толя, что же ты меня не предупредил? Я же с дежурства, совершенно не подготовилась. Даже угощения, наверное, никакого нет. Печенье хоть осталось?
— Ба, опять ты в своем репертуаре. Проще надо быть. К тому же с пустыми руками люди сейчас в гости не ходят, тем более такие интеллигентные, как мы, — протянула Юля, не отрываясь от какой-то потертой газеты.
Катя, какая-то немного грустная сегодня, улыбнулась, подошла к Анне Степановне, тронула за рукав:
— Мам, мы все купили. Юля, пойдем на кухню, похозяйничаем.
Заодно уступи место бабушке, а то смотри — мужчины делают вид, что это их не касается. Сергей поспешно встал:
— Садись, мама.
— Сиди, сиди, Сереженька. Я здесь пристроюсь, рядом с Михаилом Васильевичем. Мишенька, вы позволите?
Хотя Анна Степановна и пыталась скрыть беспокойство, но оно нет-нет да и проявлялось в напряженной улыбке, немного неестественной позе, в какой она опустилась рядом с Зубковым. А как иначе? Раньше они с мужем всегда вместе решали, когда пригласить детей, чем угостить. Но в последнее время встречи стали довольно редки: кто работает, кто учится. И вдруг такая неожиданность. Да еще Анатолий Федорович сидит такой серьезный, словно Рокфеллер, собравшийся оглашать завещание. Что он придумал?
