— И правильно, правильно кричал! Потому что надо получать профессию, а не скакать стрекозлом по сцене. Не мужское это занятие.
— А что мужское занятие по-твоему, Толя, что? Штудировать переписку Ленина с Арманд?
— Да, представь себе! — Анатолий Федорович почувствовал себя задетым. — Представь себе! Профессия историка, знаешь ли...
Анна Степановна знала все про профессию историка и слушать еще раз не захотела.
— А ведь у него был талант, Толя... Помнишь их школьный драмкружок? Как он играл Корчагина в «Как закалялась сталь». По-моему, замечательно.
Анатолий Федорович только устало взмахнул рукой.
— Ведь он мог быть актером, Толя... И не хуже иных прочих. И Гамлета бы сыграл...
— Да уж... — Муж был настроен скептически.
— Сыграл бы, сыграл бы! А в результате что? Получил, как ты говоришь, профессию. А куда она его, эта инженерная профессия, завела?!
— Ну вот! Ты еще скажи, что это я виноват в том, что его...
— Молчи, Толя, молчи! Тебе вредно нервничать!
— Тебе, можно подумать, полезно! — насупился Анатолий Федорович.
— А помнишь еще в институте? Его хотели оставить на кафедре преподавать? А он сказал что-то на комсомольском собрании. В результате попал в это конструкторское бюро, будь оно неладно!
— Ну знаешь! Когда он работал в КБ, его, по крайней мере, не сажали...
— Толя! Я прошу тебя — перестань!
— Ну хорошо, хорошо!
— И прошу тебя — не проговорись при Юлечке. Маша очень просила...
— Аня, ну сколько можно?
— Да, Маша... Она, конечно, хорошая женщина, но ведь у него могла быть совсем другая жена...
— Аня, Аня... — Анатолий Федорович не любил подобные разговоры о том, чего уже не исправишь.
— Не перебивай меня! Да, у него могла быть совсем другая жена, более ласковая, более заботливая... Помнишь Инночку? Она в параллельном классе с Сережей училась.
— Это которая в Америку уехала?
— Да-да! Ох, как она его любила!
— Что-то я этого не помню!
— А что ты можешь помнить? Ты же из своего кабинета не вылезал. А я мать. Мне одного взгляда достаточно, чтобы увидеть, как женщина относится к моему сыну. Мужчинам этого никогда не понять.
— Ну, не знаю. По-моему, Маша Сережу любит. А внуки? Что, она тебе плохих внуков родила? — Это был самый весомый аргумент, и старик специально припас его напоследок.
— У меня самые лучшие в мире внуки, Толечка, — немедленно согласилась Анна Степановна, — но ведь я сейчас не об этом говорю.
— А о чем тогда? Я не понимаю...
— Ведь у нее есть любовник, Толя... — тяжело вздохнув и еще раз подумав, говорить ли об этом мужу, все-таки произнесла Анна Степановна.
Маша проводила Катю и еще раз подумала о ее совете обратиться к Шведову. Нет. Это невозможно. Но есть Гоша. Это, конечно, не те связи, но Саше ведь он помог... И Маша решительно взялась за телефон. Дозвонилась она почти сразу— Але, добрый день, Георгия, пожалуйста. Спасибо. Але, Гоша? Привет. Слушай, мне нужно с тобой поговорить. Нет, не по телефону. Ты можешь сейчас приехать? Да, очень срочно. Гоша поверил, но дела...
— Понимаешь, я жду здесь человека... Извини... А может быть, ты сможешь сама подъехать?.. Да. Где всегда... Да, улица Вескера. Жду.
— Я выезжаю!
Анатолий Федорович слегка обалдел от подобной новости.
— Глупость какая! С чего ты взяла?
— Имеющий глаза да увидит, Толечка...
— Ну знаешь! У тебя есть какие-нибудь доказательства?
— Мне доказательства не нужны, — вздохнула Анна Степановна. — Я мать. Я сердцем чувствую.
— Ну знаешь, милая, ты меня извини, но, по-моему, это огульное обвинение... Если бы ты действительно что-нибудь видела...
— Я слышала... Слышала, как она разговаривает с ним по телефону...
— С кем?
— С каким-то мужчиной.
— Это еще ничего не означает.
— Означает. Я ведь слышала, как она разговаривала. А стоило мне войти в комнату, клала трубку...
— Ну мало ли! Может быть, она по работе разговаривала! Или с подругой!
— А какие такие секреты могут быть от меня, если она разговаривает с подругой? Тем более я уверена, что это был мужчина...
— Мало ли какие секреты! Да какие угодно. В конце концов, ты ведь ей не мать — свекровь!
— Что-то раньше у нее таких секретов не было! Ой, ладно, Толечка, не будем спорить, хотя я уверена, что со временем ты, как всегда, убедишься в моей правоте... Но сейчас даже не это главное...
— Вот именно! Чаю хочешь?
— Нет, спасибо. Позже.
— Может быть, хочешь поспать?
— Какой тут сон...
— А снотворное? Ань, хочешь снотворное? То самое, импортное?
— Не надо ничего. Ты мне лучше скажи: ты Гоше не пробовал звонить? Может быть, он сможет хоть чем-нибудь помочь Сереже в этой ситуации?
— Пробовал. Нету его. Отъехал куда-то. Да ты не волнуйся, Аня. Я же при тебе разговаривал с Шахбазяном, ничего серьезного Сереже не грозит...
— Трепач твой Шахбазян.
— Анечка, он опытный адвокат! — Анатолий Федорович не позволял даже жене обижать своих друзей.
— Он уже шесть лет, если не больше, на пенсии, этот твой опытный адвокат.
— Ну и что? Он, если хочешь знать, до сих пор отлично практикует.
— Очень за него рада. Но Маша, как ты знаешь, тоже разговаривала с практикующим адвокатом. Его прогнозы не столь оптимистичны.
— От трех до десяти лет? Пустозвон! Для того чтобы посадить человека хотя бы на месяц, нужно что-то доказать. А какие у них доказательства?
— Эх, Толя, Толя, всю жизнь изучаешь историю партии, а так ничего и не понял...
— Что ты хочешь этим сказать? — искренне не понял Анатолий Федорович.
Дуб опаздывал. И очень нервничал по этому поводу. Если Биг-Мак узнает, если только Биг-Мак узнает...
На лестнице, перед дверью в квартиру Кузнецовых старших, никого не было. Значит, он прибежал первым. Теперь можно соврать и Биг-Мак никогда ничего не узнает.
Дуб вытер пот со лба. Удовлетворенно опустился на ступеньку, вынул из кармана сигареты, зажег спичку. Заработал лифт. «Наверное, Биг-Мак», — подумал Дуб. Лифт остановился, и из него вышла... Юля.
Дуб поспешно спрятался за угол. Он увидел, как Юля подошла к двери, открыла ее своим ключом и вошла в квартиру.
Дуб проводил ее удивленным взглядом. Догоревшая спичка обожгла ему пальцы. Дуб раздраженно отбросил спичку, подошел к окну, посмотрел вниз.
