Так что, когда неделю спустя на пороге ее квартиры возник Сион, страстно уговаривающий Грейс поддержать кандидата от Социалистической рабочей партии на предстоящих выборах в местное самоуправление, он показался ей рыцарем в сияющих доспехах. Ну, не то чтобы в сияющих, — положа руку на сердце, в Сионе, чей внешний вид угрожающе скатывался к засаленной неопрятности Джарвиса Коккера, от полного сходства с которым его спасала только природная красота, не было ничего сверкающего, — но по крайней мере он был полной противоположностью Тома. Целеустремленный, страстный и кипящий убежденностью. Больше того, подобно Грейс, Сион совсем недавно остался в одиночестве: его последняя подруга, чуть ли не с порога выпалил он, была настолько политически активна, что покинула Великобританию проповедовать социалистические взгляды.
— Девочка бросает мальчика, — повторил нараспев Генри, возвращаясь от стойки и с грохотом опуская на стол бокалы. — Мама девочки вне себя от радости.
Грейс заморгала. Совершенно непохожий на Майка Блоука, Генри все больше смахивал на знаменитого астролога Таинственного Мэга. Ее мать определенно обрадуется, узнав о ее разрыве с Сионом. Грейс догадывалась, — да и как она могла не догадываться, если ей напоминали об этом по телефону дважды в неделю, — что планы леди Армиджер насчет будущего ее дочери теперь, когда положительный во всех отношениях Том, к сожалению, сошел со сцены, были связаны с кем-нибудь из сыновей мидовских шишек или заморских аристократов, с которыми она познакомилась, будучи супругой британского консула в Венеции. «Одна из самых больших моих проблем, — часто думала Грейс, — состоит в том, что моя мать не просто привыкла лезть вверх по общественной лестнице, но нацелилась на заоблачные высоты». Вздохнув, она сделала изрядный глоток вина.
— Полагаю, у тебя с этим никаких проблем не бывает. — Генри, занявший место напротив, не отрывал от Грейс немного осоловевший, но пристальный взгляд.
Она вздрогнула, осознав, что потеряла нить его рассуждений.
— О чем это ты? С чем у меня не бывает проблем?
— С парнями. Не сомневаюсь, они за тобой очередью выстраиваются.
Грейс залилась краской.
— Едва ли… — с трудом выдавила она.
Это все вино виновато. Другого объяснения и быть не может.
На лице Генри отобразилось пьяное удивление.
— О. Извини. Не хотел тебя обидеть.
— Ничего страшного.
— Значит, ты поссорилась со своим парнем?
— Что-то вроде того.
Попытавшись принять вертикальное положение, Грейс поймала себя на том, что далеко не все ее члены слушаются команды мозга. А если и слушаются, то с большой задержкой.
Наступила короткая неуютная пауза.
— Тебе надо немного развеселиться, — заявил Генри. — Но что гораздо важнее, — заплетающимся языком добавил он, указывая на ее пустой бокал, — тебе надо еще выпить.
Пошатываясь, он направился к стойке и с удивительной легкостью пролез в самое начало очереди.
— У меня есть идея, — объявил он, возвратившись с бутылкой красного вина. — Давай поиграем в какую-нибудь пьяную игру. Я знаю одну замечательную, литературную. Идеально подходит здесь.
Он кивнул в сторону стойки, облепленной толпой кричащих, курящих, толкающихся писателей и их приспешников. Неужели ведьмам удалось прогнать из Юрты всех, подумала Грейс? Краем глаза она смутно заметила женщину в обтягивающих белых брюках, танцующую на столике, и испугалась. Вот только за что, за столик или за швы на одежде Дженни Бристольз?
— Что еще за пьяная игра? — насторожилась Грейс.
Том обожал пьяные игры, особенно одну, заключавшуюся в том, чтобы выплескивать вино в лицо каждому третьему, если кто-то не смог правильно ответить на вопрос. Поэтому неудивительно, что вечеринки у него дома редко дотягивали до полуночи.
— Она называется «худселлер».
— То есть бестселлер наоборот?
В мозгу Грейс, затуманенном алкоголем, мелькнуло опасение, не пытается ли Генри подтрунить над «Хатто и Хатто». Нельзя отрицать, что успехи издательства, судя по списку десяти бестселлеров «Санди таймс», весьма скромны, чтобы не сказать — отсутствуют. Адам Найт, заведующий отделом художественной литературы издательства, любил повторять, что «Хатто и Хатто» будет до конца отстаивать право публиковать книги, которые никто не читает, но эта мысль вызывала у Грейс некоторые сомнения.
— Вот именно. Ты должна придумать какой-нибудь глупый вариант названия известной книги. Например, вместо «Алисы в стране чудес» — «Алиса в стране повес».
В голове Грейс смутно звякнул колокольчик.
— Это то же самое, что есть на радио? «Извините, можно наводящий вопрос?»
Генри нетвердо кивнул.
— Только у нас все по-другому. Если придумываешь непродаваемую книгу, я выпиваю стакан до дна, и наоборот. Ты начинаешь.
Грейс помолчала, в ее мозгах не было ничего, кроме хаотичной пустоты. И вдруг совершенно неожиданно ее осенило:
— …«Кретин Дорвард»!
— Отлично. — Осушив свой бокал, Генри наполнил бокал Грейс до краев. — «Шприц и нищий».
Грейс прыснула.
— Как насчет «Джем Эйр»?
Ее голова вращалась все быстрее.
— «Дом Жуан».
— «Король дыр», — фыркнула Грейс, залпом опрокидывая бокал в рот. Грейс давно уже так не смеялась.
— «Война и мыло»! — крикнул Генри, падая со стула на группку писателей у него за спиной.
— Моя нога! — возмутился Луи де Верньер.
— «Посмертные сосиски Пиквикского клуба».
В глазах Грейс сверкали слезы. Мир кружился хороводом, наполненный весельем и смехом; и в кои-то веки в этом мире не было Сиона.
— «Идеальный душ».
— «Оливье Твист»! — торжествующе заорала Грейс, со смутным недоумением замечая, что и она упала со стула.
— Нам пора убираться отсюда, — пробормотал Генри, помогая ей подняться на ноги.
Пошатываясь, они направились к выходу. Грейс, опиравшаяся на плечо Генри, вдруг обнаружила, что ясное предзакатное небо уже затянулось покрывалом темно-синего бархата, на котором россыпями алмазов сверкали звезды.
Остановившись, они повернулись друг к другу. Грейс смутно почувствовала, как к ней приближается лицо Генри. Его губы прикоснулись к ее губам, и она вдохнула его запах. Мажорные ноты зубной пасты «Колгейт», теплое дуновение пота и чеснока, слабый привкус одеколона. Плюс многообещающий аромат вожделения.
Поцелуй Генри оказался истовым, жадным, даже алчным. Образ Сиона, помаячив мгновение, быстро растаял. Настал час расплаты за всю его сверхурочную деятельность, подумала Грейс беззаботно и торжествующе.
Генри медленно оторвался от ее губ. Грейс почувствовала, как он тянет ее за руку и увлекает прочь от палаток, словно по волшебству избегая растяжек, на тот конец поля, где стоит одинокое развесистое дерево, что в лунном свете отбрасывало непроницаемую черную тень. Грейс, семенившей следом за Генри с застывшей на лице глупой улыбкой, происходящее казалось естественным и неизбежным. У нее не было чувства вины, только восторженное предвкушение.
На следующее утро Грейс водила ложкой по тарелке с овсяной кашей, и звон металла о фарфор
