Когда мундиры часовых совсем скрылись за деревьями, Роман опустил ремешок кивера и, нервно сжав повод, пришпорил коня. Умный скакун, словно чувствуя напряжение хозяина, не заставил повторять дважды и перешел на галоп. Но Роман, даже после этого с трудом сдерживаясь, чтобы не подгонять коня, постанывал от нетерпения, закусив губу. Пять верст между мелькающих вдоль лесной тропы деревьев конь покрыл за считанные минуты. Когда тропа неожиданно разошлась в стороны и превратилась в поляну, Роман дернул повод, так что конь резко замедлил бег, коротко заржал и встал на дыбы.
Стройный молодой человек в юнкерском мундире, видимо, ждавший Романа, бросился к разгоряченной лошади. Роман уже спрыгивал на траву, срывая с головы кивер и швыряя его в сторону. Он схватил молодого юнкера на руки, крепко обнял и страстно поцеловал в губы. Поцелуй этот длился долго, и красноречиво сомкнутые длинные ресницы юноши не желали его прерывания. Но Роман, отняв губы, прижал его светловолосую голову к своей груди. Удивительно нежные черты лица молодого человека имели то выражение, которое свойственно всем влюбленным во время долгожданного, но короткого свидания: лоб, губы, уголки глаз искажаются нетерпеливой страстью, и ясно – сдерживать ее бесполезно.
Роман нащупал на его затылке тугой пучок, вытащил невидимую шпильку – и последний штрих лишил странности эту картину. Золотистые волосы, накрывшие плечи, превратили юношу в очаровательную девушку. Роман нежно взял ее за подбородок и, пожирая взглядом, прошептал:
– Лизонька, душа моя, я думал, не доживу до утра!.. Лиза нетерпеливо схватила его за руку:
– У нас мало времени. Пойдем.
Она потянула его на край поляны, за деревья, на ходу расстегивая пуговицы тугого мундира. Две лошади, свободные и предоставленные сами себе, неторопливо обнюхали друг друга и принялись щипать траву.
Лиза упала на землю, увлекая за собой Романа. Тот, уже не сдерживая себя и едва не срывая остальную одежду, целовал ее обнаженную грудь.
Бури страсти утихают быстрее всех прочих бурь, не встречая преград. Чувствуя что-то вроде ласкового стыда. Роман старался не встречаться взглядом с Лизой. Он уже оделся, подложив только куртку под сорочку, чтобы не испачкать белую ткань травой. Лиза, зная, что сейчас происходит в нем, не искала взгляда любовника, но и не торопилась упаковывать свое тело в жесткую ткань мундира. Она вытянулась на траве и равнодушно смотрела в голубые просветы высоко над головой. Прохладный воздух ласкал ее кожу, а волосы короной рассыпались вокруг лица. Роман, пристроив свой взгляд, протянул руку и дотронулся до них:
– Почему ты не пострижешь их? Ведь это опасно.
Лиза улыбнулась:
– Стричь такую красоту?
То же самое Роман сейчас подумал, но Лиза его опередила. Эта мысль была для него естественна, да и вообще Лизе легко давалось угадывать его мысли. Но для женщины, неизвестно каким чудом проникшей в юнкерский полк и тайно продолжавшей служить в нем на войне, такой ответ был более чем странен.
О том, что Мишенька Разин, которому стать всеобщим любимцем мешала только странная нелюдимость, на самом деле женщина. Роман узнал случайно. Однажды, прогуливаясь ранним утром, он забрел далеко вдоль берега и заметил на речке купающуюся девушку. Девушка была так красива, что он не удержался и стал наблюдать за ней из-за кустов. А когда она вышла на берег и стала натираться красным вином из бутылки, Роман понял, что медленно теряет рассудок. Он показался из своего укрытия сам не зная, с какой целью. Но девушка не испугалась, и когда он подошел ближе, то с изумлением узнал в ней одного из молодых юнкеров своего эскадрона, хрупкого Мишеньку.
В тот раз, как и много раз после, страсть в Романе одолела разум. Позже ему было стыдно спрашивать, зачем Лиза пошла на войну, он ждал, что она расскажет сама. Но Лиза, несмотря на то что их связало, не стала более открыта для него. Она сводила Романа с ума, когда он часами наблюдал ее в форме, гарцующей на лошади или машущей саблей. Он вспоминал, что под этой маской неразговорчивого, уверенного в себе, хоть и юного, гусара скрывается золотоволосая красавица, и тогда страсть вспыхивала в нем с чудовищной силой, требуя немедленного удовлетворения. Это стыдное чувство удерживало его от многих расспросов.
– Пора, – тихо сказал он. – Надо возвращаться. Езжай первая, а я– попозже.
Лиза понимающе кивнула и поднялась с травы. Пока она одевалась. Роман занимался тем, до чего ему не было дела получасом раньше – разглядывал ее со всех сторон. Его удивляла необычная сила, скрытая в хрупком Лизином теле, позволявшая ей без труда управляться с саблей (именно тяжелая сабля в ее руке не давала другим офицерам поводов для сомнений). Но и это удивление оставалось без объяснений.
Прежде чем вскочить в седло, Лиза поцеловала его, и Роман остался один. Он готовился к тому, чтобы целый день не смотреть в ее сторону, а если смотреть, то только равнодушно-проверяющим взглядом, которым командир смотрит на подчиненного. Даже говорить с ней он мог лишь командным тоном, боясь выдать себя. Со времени их первой встречи, в паузах между близостью Роман мечтал только об одном: чтобы немедленно началось сражение, внезапная атака, которая позволила бы ему на время забыть о своей страсти. Мечтал он об этом и сейчас.
Возвратившись в село, Роман столкнулся нос к носу с полковником. Старый гусар, с густой щеткой усов и прилизанными седыми волосами, быстро и неловко шел на своих двоих. Остановившись перед лошадью, полковник яростно взглянул на Романа снизу вверх и рявкнул:
– Где вас черти носят, ротмистр! Немедленно привести эскадрон в боевую готовность! Французы недалече.
Сказав это, полковник, переваливаясь, зашагал дальше. Сердце Романа забилось сильнее, он почувствовал сладкую истому в теле, как несколько часов назад, когда он мчался на свидание с Лизой. Бог услышал его молитвы! Не мешкая, он поскакал к конюшне, у которой расположился его эскадрон. По дороге он замечал, как суетятся крестьяне, бегают, гремя ружьями, гренадеры, строятся под крики капитанов. Почти на скаку спрыгивая с лошади, Роман вбежал в избу, отыскивая у стены саблю. Она стояла в одиночестве – офицеры, делившие с ним избу, уже разобрали оружие. Роман схватил саблю и выбежал из избы.
Гусары уже расселись по лошадям, и скакуны, чувствуя напряжение хозяев, нетерпеливо пританцовывали на месте. Ро– ман прошелся взглядом по лицам юнкеров. На некоторых проступил румянец возбуждения, на некоторых —робкая бледность, усиленно изгоняемая решимостью. Пальцы то и дело касаются эфесов, нервно сжимают поводья. Встретился он глазами и с Лизой. Но от Лизы не осталось и следа: то был уже Мишенька. И даже не Мишенька, а Михаил Разин, Спокойствие на его лице, не показное, а глубинное, настоящее, теперь выгодно отличало его. Но, глянув в эти серые глаза, Роман вздрогнул и
