– Я все помню. Двадцать пять лет прошло, а я помню, как сейчас, каждый наш день. Ты, наверное, давно все забыла – что для тебя четверть века. А я все это время жил одними воспоминаниями, надеждой найти тебя снова. Почему ты ушла, Лиза? Пусть я замечал, что время идет, а ты не меняешься, но ведь это никак не изменило бы нашей любви – ведь я взрослел, а ты оставалась все такой же молодой и красивой… Что может быть лучше? Неужели ты не могла из своей бесконечности уделить мне хотя бы лет тридцать? Или ты не любила меня?
– Вы мне не верите, – сказала Лиза, не обращая внимания на сказанное Яворским. – Тогда спросите у ваших хозяев…
– Они мне не хозяева!
– …спросите у них, какое отчество записано в моем паспорте. Вы ведь Борис, не так ли?
Глаза Яворского замерли. Он поднял голову вверх и, словно обращаясь к потолку, спросил:
– Это правда?!
Потолок не ответил. Но ответ Яворскому был не слишком нужен – он наконец понял, что это и есть то разумное объяснение, которое растворяет всю мистику, как восход солнца растворяет ночные страхи.
– А как же все остальное?.. Как же болезнь?..
– Болезнь остается болезнью. Которая передается по наследству.
Яворский все еще не хотел верить в то, что невозможное так и осталось невозможным.
– А как тебе удавалось скрываться от них? Как тебе удалось выбраться из клетки? Почему ты до сих пор жива, когда столько людей хотели тебя убить?
– Значит, плохо хотели. Извините.
– А все те, кровь которых ты пила? Мы умертвили их напрасно? Нам нечего было искать? Болезнь не передается через кровь?
– Да опомнитесь вы наконец. Вы – взрослый человек, ученый, профессор, а верите в вампиров из сказки.
Яворский медленно поднял руку, потянулся к шее и распустил узел галстука. Затем он расстегнул пуговицы на рубашке, подошел к Лизе, наклонился к самому ее лицу и произнес, глядя ей в глаза:
– Тогда ведь ничего не произойдет, если ты сделаешь это со мной? – Он подставил шею. – На же, пей!
Лиза обняла его за плечи, раскрыла рот и прижалась зубами к его шее. Яворский вздрогнул и закрыл глаза.
В дверь сильно ударили снаружи. Яворский словно не слышал этого, но Лиза, не отрываясь, взглянула в ту сторону. В дверь продолжали ломиться, послышался крик Жданова:
– Где ключ, черт вас дери!
– Заперто изнутри! – ответил кто-то.
– Так несите таран!
Лиза схватилась крепче за плечи Яворского и отняла рот. Из раны сочилась кровь.
– Что такое? – прохрипел Яворский, открывая мутные глаза. Лиза облизнула губы, обняла его и толкнула в сторону окна. Махая руками, пытаясь удержать равновесие, Яворский упал спиной на стекло. Секунду оно держало тяжесть двух тел, потом лопнуло на сотни острых кусков, и Лиза с Яворским провалились наружу, окруженные облаком сверкающих осколков.
В дверь позвонили. Коротко, потом еще раз. Не настойчиво, не робко. Равнодушно так позвонили. Я пошел открывать.
На пороге стояла Лиза. Ее лицо, шея, руки были покрыты порезами, разными по величине. Раны уже запеклись, и кровь из них не сочилась. Ее левая рука висела, прижатая к боку, пальцы были скрючены. Лицо Лизы не выражало ничего. Даже боли оно не выражало. Я посторонился, пропуская ее в квартиру, хотя она не делала попыток войти.
Лиза вошла. Когда я закрыл дверь, она сказала:
– Мне не к кому больше идти.
– Раны промыть надо, – сказал я.
– Ерунда, – сказала она, – через час буду как новая.
Она ничего не ела, только много пила, обычную кипяченую воду из стакана. А я все ждал, когда она попросит меня…
– Спасибо, я уже пообедала, – произнесла она вдруг. Я не то чтобы облегченно вздохнул – я уже бьи готов к этому, – но удивился тому, как она угадала мои мысли. Мне казалось, я хорошо их скрывал.
Она влила в себя, наверное, стаканов десять – больших, граненых. Когда она выпила всю кипяченую воду, которая у меня была, я налил новый чайник и поставил его на огонь.
– Как дальше жить будем? – спросил я.
– Дальше мы будем жить каждый сам по себе, – ответила она.
– Ну, это само собой. Что ты дальше собираешься делать?
– Оставаться у тебя я не собираюсь. Оклемаюсь и уйду.
– Куда?
– Туда.
