— Понятно… И как Норман все это воспринял?
— А ты как думаешь? Плохо. — Она принялась собирать со стола какие-то бумаги. — Джеральда он терпеть не может, всегда его ненавидел.
Ник медленно покачал головой: это было выше его понимания.
— Никогда не думал, что такое возможно. Только потому, что он тори?
— Это предлог. Он увел Рэйчел — вот чего папа так и не смог ему простить.
— Но это же было бог знает когда! — проговорил Ник, отворачиваясь к окну, чтобы скрыть свое изумление.
— Да, но папа такой. Он был молод, мечтал стать богатым и счастливым — и тут явился Джеральд.
Ник выдавил из себя растерянный смешок.
— Да уж, Джеральд никогда не проигрывает.
Вместо ответа Пенни открыла ящик стола и начала что-то там искать. Ник все еще ошеломленно качал головой. Верно, Джеральд любое соперничество воспринимает как вопрос жизни и смерти; но сначала увести у соперника жену, а потом уложить в постель дочь — не слишком ли? Это ведь уже что-то патологическое…
— Ты слышала о его новом назначении? — проговорил он, тоже с оттенком недоверия в голосе.
— Да… да, слышала.
— Удивительно, правда? После всей этой истории…
— Он им нужен, — ответила Пенни.
— Да, — сказал Ник.
Ему вспомнилось, как она пришла сюда в первый раз — невинная, робкая, хорошо воспитанная девочка, краснеющая от любого пустяка, не имеющая за плечами ничего, кроме университетского диплома. А теперь глаза у нее покраснели и взгляд был усталый и тревожный. Она тоже стала взрослой.
— И все-таки удивительно: вчера его с позором отправили в отставку, а сегодня дают новое место с окладом восемьдесят тысяч в год.
При словах «с позором» она поморщилась.
— Ник, так жизнь устроена. Ты сам сказал: Джеральд никогда не проигрывает. Так и есть. Ты и сам это знаешь.
Она села за стол и огляделась вокруг. Нику показалось, что она собирает воедино и мысленно сжигает все свои воспоминания об этом доме.
— Ты, наверное, хочешь побыть одна, — сказал он.
Проходя мимо стола, он как бы ненароком взглянул на факс: он был написан невозможным почерком Джеральда, и в конце красовался причудливый значок, с равным успехом способный означать и «Люблю», и «Твой», и «Привет», и просто «Дж» — и набор бессмысленных черточек. А потом он заметил, что Пенни смотрит на него упорно и пристально, явно собираясь с духом, чтобы что-то сказать.
— Ник, я его не брошу.
— А… — сказал Ник.
— Не брошу, понимаешь?
— Понимаю.
— И плевать мне на то, что скажет папа, или госпожа премьер-министр, или редактор «Сан».
Ник уважительно кивнул, но заметил:
— Я думал, это он тебя бросил.
— Что? Ну да, для публики — да. Пусть думают, что мы расстались. Так будет лучше.
— Ты сказала «мы»?
— Мы любим друг друга.
Ник смущенно опустил глаза. Значит, эта история не окончена. Сперва Рэйчел не захотела бросать Джеральда, теперь вот Пенни… Что в нем такое есть, в этом Джеральде, чего Ник не способен не только усвоить, но даже понять? Ему представились новые репортажи в газетах и бесчисленные статьи Свирепого Аналитика.
— Как же вы выдержите секретность? — спросил он, с искренним любопытством ожидая, как на этот вопрос ответит кто-то другой.
— Может быть, мы и не станем держать это в секрете.
— Хм-м… — Ник поднял брови и усмехнулся; Пенни покраснела, но не опустила глаз.
— Мне не важно, что о нас скажут, — повторила она.
— Но…
— Кэтрин вечно над ним смеялась, — сердито проговорила Пенни, явно желая перевести разговор на другое.
— Я бы сказал, это у них было взаимно, — нерешительно заметил Ник. Он понял, что Пенни тоже жаждет найти виноватого.
— Я знаю, она всегда меня ненавидела, — мрачно усмехнувшись, проговорила Пенни.
Ник не мог промолчать; он знал, что возражать бесполезно, и все же должен был возразить.
— Ты же знаешь, это неправда, — упрямо и безнадежно сказал он. — И мне думается, сейчас она больше всего ненавидит самое себя.
Пенни вздернула подбородок и смерила его уничтожающим взглядом.
— Да она просто наслаждалась всей этой историей!
— Нет, Пенни. Поначалу, может быть, ей это казалось увлекательным приключением — но скоро стало мукой. Так всегда бывает в маниакальной стадии.
Он сообразил, что основным источником взглядов на Кэтрин для нее был Джеральд, так же как для него самого — дубоватая проза доктора Эдельмана.
— Ее «мучения» ничего не стоят по сравнению с теми, что она принесла нам, — непримиримо ответила Пенни.
Ник покачал головой, но решил больше не возражать.
— Я правильно понимаю, что это ты ей сказал? — глядя в сторону, поинтересовалась Пенни.
— Конечно нет! — воскликнул Ник.
— А Джеральд считает, что ты.
— Как характерно для Джеральда, — сказал Ник, — думать, что сама она ни о чем догадаться не могла. А ведь она умнее нас всех.
— Я поняла, что ты что-то заподозрил, когда была с вами во Франции, — сказала Пенни.
— Я очень беспокоился за Рэйчел, — объяснил Ник. — Она… она мне очень дорога.
— Хотелось бы знать, чувствует ли она то же самое к тебе. — Пенни коротко улыбнулась и села, поставив локти на стол. — А теперь, — сказала она, — если ты не возражаешь, у меня тут еще есть дела.
Ник вздрогнул от ее делового тона и побрел прочь.
Он закрыл за собой голубую дверь, запер на оба йельских замка и еще на один, нижний, и задержался на крыльце, снимая с кольца ключи. Открыв щель для писем, бросил их внутрь и услышал, как они звякнули о мраморный пол. Заглянул в щель: ключи лежали на полу, их было уже не вернуть. Оставался еще ключ от черного хода, так что Ник еще имел возможность попасть в дом; секунду помедлив, он и этот ключ швырнул туда же. Больше всего не хотелось ему расставаться с вытянутым бронзово-желтым ключом от парка. Может быть, стоит его сохранить? О нем никто не вспомнит, а Ник останется — на деле, хоть и не по праву — «одним из владельцев». Он задержался в нерешительности, представив себе, как бродит по парку, не сводит глаз с дома Федденов, гадает, как они там, без него… Бесцельно, больно и глупо. Он толкнул створку щели, просунул туда руку и, разжав пальцы, уронил ключ на коврик у дверей.
Маленький автомобиль, нагруженный ящиками и кучами мятой одежды на вешалках, осел, словно под тяжестью пассажиров. Ник задумчиво остановился возле него и вдруг, сам того не ожидая, медленно двинулся вниз по улице. Дождь прекратился, и мокрый асфальт уже начал подсыхать; над головой быстро бежали тяжелые, угрожающие тучи. Высокие, промытые дождем белые фасады домов блестели важно и молчаливо, как будто хранили какую-то тайну. И вдруг Ник понял: на этот раз анализ будет положительным. Тот приговор, что каждый день произносится над сотнями других, прозвучит и над ним — в тихом кабинете
