Время попыталось поднять руку, чтобы посмотреть на часы. Другие пассажиры нервно зароптали и попросили его не дёргаться и спокойно стоять на месте.
– Так! – воскликнула Мера Всех Вещей! – Мне это надоело!
Все покосились на неё.
Пятая Сила почувствовала, что сейчас упадёт в обморок.
– Это какой-то кошмар! – продолжала Мера Всех Вещей. – Какая, к чёртовой бабушке, IKEA! Какой, к чёртовой бабушке, бесплатный бозон Хиггса от метро!
– Мы стоим тут уже четыре пикосекунды. – сказало Время и начало, извиняясь и извиваясь, опускать руку.
– Да заткнись, без тебя тошно! – воскликнул кто-то.
– Он Книгу читает. – сказал ещё кто-то. – Водитель читает Книгу и никуда пока не собирается.
– Да заткнитесь вы оба! – заорал кто-то ещё.
– Локоть убери!
– Я тебе щас поговорю!
– А ну заткнитесь!
– Ты мне не тыкай!
– А ну убери руки!
– Поговори мне ещё!!!
Элохим погладил бороду.
– Трагическая случайность. – сказал Он. – Вообще этого обычно не происходит.
– По-моему это был первый и последний раз, – сказал Он, – когда могло быть «обычно»?
– Какая разница? – сказал Он. – Суть в том, что должно было быть и что было.
– И что было? – поинтересовался Он. – И что должно было?
– Мы должны были купить Кое-Что, – объяснил Он, помахивая Книгой, – и начать новую Вселенную в новом, удобном, практичном окружении. Вместо этого Мы получили Большой Взрыв.
– Ну ладно, – вздохнул Он, – посмотрим, что с этим можно сделать…
XCII
– Ой, только не надо! – воскликнул Иисус, взмахивая рукой. – Если вы имеете право судить, Я имею право прощать.
– Это почему это? – строптиво спросил Фарисей. – Не вижу никакой связи.
Иисус ухмыльнулся.
– Ну не Моя вина, если ты чего-то не видишь, правда? – сказал Он. – Зависимость тут прямая и простая.
– Ха! – сказал Фарисей. – Старый приём того, кому нечего сказать. Крикнуть «да тут всё ясно, говорить не о чем» и не объяснять ничего.
– И не буду я тебе ничего объяснять! – сказал Иисус. – Я имею право отпускать грехи, пока ты имеешь право судить о грехах. Если ты чего-то не понимаешь, это не Моя проблема.
– Судить о грехах – это видеть грехи. А отпускать грехи значит освобождать человека от их груза, правда? – сказал Фарисей.
– Кто ж спорит, – сказал Христос, усаживаясь на ступеньку и закидывая ногу на ногу, – тут у тебя всё правильно. Но связи ты всё равно не видишь.
– Но осуждая грех, Ты просто констатируешь его, так ведь? – сказал Фарисей, загибая палец.
– Естественно, – сказал Иисус. – На то он и грех. Пока ты не осуждаешь его, он не будет грехом. Дальше-то что?
– Но отпуская грехи, Ты говоришь человеку «ничего, всё в порядке, забудь о том, что было».
– Ну а что, плохо что ли?… – воскликнул Иисус. – Человеку приятно, Мне несложно…
– Ну как ты можешь говорить человеку, что ничего не было? – воскликнул Фарисей, разгибая палец и поднимая его к потолку. – Он должен нести груз своих грехов до конца своей жизни, и снять его может только Господь. После смерти.
– То есть ты хочешь сказать, – сказал Иисус, – что человек до самой смерти должен нести груз сказанного ему о его плохом поведении и никто не вправе сказать ему «расслабься, всё будет в порядке, не икай и не нервничай»?
Фарисей вздохнул.
– С Тобой совершенно невозможно говорить! – сказал он. – Ты всё ставишь с головы на ноги.
– Да что ты, – сказал Иисус, – и что Я сейчас поставил с головы на ноги? По-моему Я просто говорил слова. Ты придаёшь им так много значения. У слов только одно значение.
– Какое это? – поинтересовался Фарисей.
– Прямое! – воскликнул Иисус. – Все слова значат одно, и всё есть слова. Ты не можешь приказать солнцу, сказав ему: «Встань на западе». И я не могу. А знаешь почему?
– Почему? – спросил Фарисей.
– Потому что где солнце встаёт, там и восток. Это твои словесные парадоксы, а не мои. Какая разница, что Я скажу человеку, когда ему плохо? Скажу Я ему «Ты прощён и грехов твоих на тебе нет», или я ему скажу «Что ты течёшь, сядь спокойно и отдышись» – ну какая разница?
Толпа повернулась к Фарисею.
– Ну, вообще, по-моему большая. – сказал Фарисей задумчиво. – Сказать Ты ему можешь что угодно…
– Ага! – воскликнул Иисус, наставляя на Фарисея палец.
– Но что будет правдой, а что неправдой?
Толпа повернулась к Иисусу.
– Вопрос, конечно, интересный… – сказал Иисус, пожевав губы. – А знаешь, что я тебе скажу? Правда будет правдой, а неправда неправдой. Правда, несложно?
Фарисей посмотрел вверх и смахнул с волос штукатурку.
– Это что?… – спросил он, глядя на опускающуюся кровать.
– Это наш друг! – крикнули с разобранной крыши. – Он расслабленный! Вы не могли бы для ничего что- нибудь сделать?
– Я щас всё сделаю. – сказал Иисус сурово. – Я щас всё брошу и буду для него делать что-нибудь. Ну что? Горшок тебе поменять? Одеяло крестиком вышить? – спросил Он у расслабленного. – Может, бульончику с лапшичкой? А? Ты только скажи!!
– Я… – прошептал расслабленный.
– Это уже никуда! – крикнул Иисус, закипая. – Вам тут что, общественное место? Я вам что, подай- принеси? Тут серьёзный разговор! О серьёзных делах! Вам там что, крышу снесло? А ну встал и вышел! Так, встал и ушёл!
Расслабленный вскочил.
– И койкоместо своё не забудь! – крикнул Иисус ему вдогонку. – Бульон ему! Сделай ему что-нибудь!
Бывший расслабленный, прижимая к себе скомканный матрас, продирался сквозь толпу к выходу.
Толпа зааплодировала.
И ужас объял всех, и славили Бога и были все исполнены страха, и говорили: чудные дела видели мы ныне.
XCIII
– Вы Меня за кого держите? – спросил Господь, входя в жилище писаря Анитериса. Ему пришлось пригнуться. – Ты посмотри сюда! – Он показал кормилице-еврейке красные пальцы. – Зачем ты им косяк кровью измазала?
– Отгадай с трёх раз! – сказала кормилица, прижимая к себе первенца четы Анитерисов.
Господь нахмурился.
– Так, с меня хватит. – сказал Он. – Уже три утра, а Мы до сих никого не поразили.
– Ну почему же… – сказал Натаниэль. – Мы поразили двух щенков, одно чучело кошки, одного дохлого пфссссс, восемь дынь…
– Это не считается! – сказал Господь, грозно глядя на кормилицу.
– А ещё Ты поразил меня. – продолжил Натаниэль. – Я и не знал, что Ты такие слова знаешь.
