Мех чапана снова очутился у нее на плечах, но рука Мака Силача не убралась. Одним движением Анджелка была притиснута к широченной груди в твердом кожаном панцире. Она попробовала упереться обеими руками, но это мало что дало. Со смятением, переходящим в ужас, Анджелка ощутила шарящие пальцы у себя под платьем.
— Пусти… дядя… Мак!
— Анджи, Анджи, ну же, я ведь знаю о тебе. Сам Киннигетт рассказал мне, хотя представить нельзя, откуда он узнал. Анджи, ты ведь не простая девушка! Скоро будет так, что только ты сможешь повелевать… И я с тобой — вместе. Сюда идут люди, это я беру на себя — они подчинятся…
— Они не придут! Они уже не дошли! — Анджелка отчаянно сопротивлялась (вонь прогорклого жира, проволочный волос бороды, навалился всей тушей, больно ухваченная грудь, стыдно, страшно!) — но что она могла против мужчины… Мак Силач засопел. Вдруг его хватка чуть ослабла.
— Анджи, что это у тебя? Ах, вот оно какое…
Она почувствовала, как полоснуло по шее. Голова дернулась, тяжелый шарик внутри стукнул. Мак Силач сорвал с нее медальон, того желтого зверя, ведь Анджелка носила его под своим глухим платьем на груди.
— Вот оно… — Мужчина даже на минуту оставил девочку, рассматривая фигурку в свете одинокой светильни. — Ты это получила от Ки-Ту? Погоди, — вскинулся, — как это — не дошли?!
Анджелка всхлипывала, пытаясь отползти, но там была только стена.
— Ну? Говори! — Он снова попробовал улыбнуться. — Ты не бойся, Анджи. Видишь, я же говорю — ты не простая девушка. Что ты там еще увидела, ну-ка?
— Нет, нет, вы все умрете, а они уже умерли, а ты, Мак Силач, умрешь скоро. Прямо здесь. Пусти, сволочь! — вдруг завизжала она, и крик ее совпал с криками на улице. Судя по тому, как глухо они донеслись, эта каморка находилась ниже уровня почвы.
Мак не обратил внимания. Он снова придвинулся, подтащил к себе Анджелку. Ее судорожные попытки сопротивления, похоже, им вообще не замечались.
— Ну же, Анджи, не дури. Это совсем не больно в первый раз, все врут. А женой моей ты все равно теперь должна стать: иначе что скажут люди. Я посватаюсь, как полагается… Потому что это обязательно — чтобы женой…
Заходясь от слез, Анджелка услышала, как рвется ее подол. Ракушки-бисер сыпанули о каменную стенку.
— Мак! Мак! Спасайся, беги! — Это кричала, вбежав сверху, Окана, младшая жена Силача.
— Убирайся! Прочь, сука! Не мешай!
Мак Силач терзал девочку, но делал это с умом. Он не хотел искалечить Анджелку и даже повредить ее. Не очень, во всяком случае. Чтобы не было толков сверх того, что и так будут. Управника Большого Вола он в расчет уже не принимал. Но Анджелка, дочь Карта, нужна ему именно женой. Потому что так сказал Сам Киннигетт, а Мак Саму верил. В Скайле тоже есть Ки-женщины, и они умеют гадать не хуже старухи Ту.
— Мак, спасайся, брось эту падаль!
Нет. Он не бросит. Он… вот сейчас… все. Сладкая была девочка. Даже в последнем своем содрогании Мак Силач постарался не слишком глубоко и резко проникнуть в нее. Она еще у него своими ножками отсюда пойдет. Пойдет, пойдет, девки выносливые. Похромает. И никуда теперь не денется. И тот, кому станет эта солнечная дрянь женой, — он…
Мак Силач, оправлявший меховые штаны, не успел додумать мысль. У него в голове разорвалось сразу шесть раз по шесть тысяч солнц, и он, мягко сложившись, повалился рядом со стонущей Анджелкой. И умер. Охотница Окана, крепкая и сильная женщина, упала еще раньше, но она была жива. И останется жива.
Мак Силач так и не узнал о гибели отряда из Скайлы. Точнее, не понял. Но уже чего он точно не узнал, так это о нападении на Город сил, которые никто и представить себе не мог.
Если бы у убившего Силача было время, он ни за что не дал бы насильнику умереть так просто. Времени, однако, не было. Он свел белые на шкуре ноги девочки, укутал подвернувшимся чапаньим мехом. Поднял на руки и понес к выходу. Здесь, к сожалению, только один выход наверх, из этого каменного мешка. Ничего, он успеет, он должен успеть. Анджелка оказалась совсем не такой маленькой и легкой.
Город горел, но это человека с ношей не касалось. Повсюду на Охотничьей мелькали гоняющиеся за людьми безжалостные огни, но и их он не очень опасался. Проскользнув между рогатками, он уверенным шагом направился в степь. Уходил все дальше и дальше в черноту ночи, а позади зарево только разгоралось.
— Отец убьет тебя… Мама Сиэна убьет тебя… Роско прилетит и убьет тебя…
— Тихо, тихо, Анджи, я уже убил его, забудь. Забудь, как сон. Ничего не было.
— О, это ты? — и Анджелка разрыдалась у него на плече. —
— Ничего не было, — повторил уносивший ее. — Вот, посмотри, я прихватил, я подумал, что ты не захочешь оставлять. — И вложил Анджелке в руки изображение смешного зверька из желтого солнечного камня. — Ее зовут кошка.
О!.. — Снова рыдания. Он не успокаивал. Девушке надо дать выплакаться. Он только уносил ее сейчас из этого Города. А руки потихоньку деревенеют. Годы не те.
— Куда мы? — всхлипнула Анджелка, пытаясь успокоиться. Она крепко вцепилась в скользкую непривычную ткань плаща. Плаща Роско.
— Уже недалеко, — сказал Ник Чагар. — В Городе плохо. Надо пересидеть ночь. У меня подготовлено место. И вот что, Анджи, накройся-ка ты полой этого плаща. С головой, с головой, вот так.
В эту ночь
В эту ночь огни напали не только на Город-под-Горой. Они поднимались из-под снега и падали из туч вокруг черных стен Скайлы, кое-где разрушенных и так и не восстановленных после войны между Скайлой и Городом. Бело-голубые шары огня и струи шипящего пара проносились по кривобоким улочкам Меринды, наслаждаясь ужасом и медленными смертями ее людей, которые представлялись им лишь одними из множества окружающих объектов, и если бы не присущие им яркие отчетливые точки, которые так и тянет погасить, огни не обратили бы на людей ни малейшего внимания.
Хутора и далекие села, фермы, отгородившиеся от степного зверья и лихого человека крепкими стенами и частоколами, ватаги рисковых охотников, — никто не был пропущен Новыми, Здесь Рожденными, и Новыми, Новыми Рожденными, которые все получили свою долю блаженства. Анджелка видела очень немного в своем коротком полубреду-полусне, и, может быть, это лучше для нее.
В эту ночь переполненные блаженством Новые улетали по два, по три, по шесть сразу, поднимались ущельями к Горе и исчезали в ее больших и малых провалах. И озабоченные, недовольные голоса Старших почти не слышны были в общем ликующем хоре. И ходы в толще стен Дома наполнялись огнем и гулом. В эту ночь на кружащей высоко за облаками холодной мрачной планеты светлой Земле прошли почти целые стандарт-сутки — ведь, как установил Роско со своим «корабликом», планетные дни и ночи сменяют друг друга в два раза медленнее.
В эту ночь в своей постели тихо и безмятежно скончался Наставник Гом, старейший из Наставников, в полной мере отработавший свой долг перед Землей. Во сне, когда его настигла смерть, Наставник улыбался.
Многие земляне, и особенно Переселенцы, поутру были разбужены неопределенным беспокойством. Спросонок им почему-то всем одинаково почудилось, будто каждый предмет в их окружении дрожит мелкой противной дрожью, а в ушах у них раздается глухое гудение. Что удивительно, уже не раз за последний стандарт-месяц люди оказывались разбужены подобным неприятным образом. Многих ощущения преследовали целыми днями. Не привыкшие на цветущей Земле даже к малейшим недомоганиям, люди
