Отделившаяся нога в ботинке взлетела, кувыркаясь. Монголоид грохнулся под лапы Зверя.
Охранники поливали очередями с трех сторон, пальцы просто свело на оружии. Пули, что не поглощались телом Зверя, разносили массивные панели стен, перила, витражи в простенках, цветочные вазоны, бра, свисающие над центром холла хрустальные сегменты длинной люстры, миниатюры, фотографии в рамках, рикошетировали от верха стен и потолка, вышибали снопы искр о металлические детали отделки. Упала пальма в кадке, драгоценные китайские вазы в рост человека, раскрошенные, обрушились сотнями черепков. У одного из стрелявших был сбалансированный «абакан», полностью лишенный отдачи, охранник водил им, как водяным шлангом, пули со смещенным центром тяжести, разлетаясь, творили страшное.
Зверь дождался, пока кончатся патроны, и в несколько движений нейтрализовал всех. Он даже не убивал, не калечил. Хватило оплеух, наносимых, правда, так, что у одного все же лопнули позвонки. Один из «мальчиков» Антонины, самый румяный и здоровый, кровь с молоком, упал в обморок, как только средняя голова посмотрела ему в глаза своими плошками.
«Игнат?!»
Тот лежал, где свалился, пальцы на затылке, лицо в ворсе ковра по самые уши. «Вставай, отец Игнатий, так и быть, не оставлю, хоть и не нужен ты мне. Вперед, к машине, мне оборачиваться еще рановато…»
Игнат почувствовал, как его толкают, переворачивают. Чудовище стояло над ним, возвышалось в сизой пороховой гари. Не помня себя, Игнат встал сначала на четвереньки, затем, машинально пригибаясь, выпрямился в рост. Больше не стреляли. Холл был разбит. Тела по углам. Фантастическое чудище подталкивало его огромной лапой. Игнат вжал голову в плечи, закусил кулак, чтобы не закричать.
Зверю надоело. Он согнул кистевой сустав, чтобы не задеть когтями, и отвесил Игнату пинок, от которого тот пролетел к самым дверям. Одновременно Зверь очень по-человечески мотнул средней головой, указывая на выход. Что-то мешало ему. Это волочилось тело монголоида, что вцепился в ошейник. Вздувшиеся почерневшие до локтей руки оплетены змеями, раз за разом всаживавшими ядовитые зубы в плоть, которая уже дымилась. Он отвалился, когда Зверь ударил боком о дверной косяк. Так и не издавший ни звука Будда, с полуобугленными руками и хлещущим кровью обрубком ноги, был еще жив.
На воротах никого. Игнату, подгоняемому Зверем, пришлось самому откатывать створки перед «Чероки». Он почти ничего не видел, его шатало от тошнотворного неконтролируемого ужаса.
Второй раз Игнат оказывался во власти этого отвратительного состояния, тем более мерзкого, что видел себя, ударившегося в панику, как бы со стороны. Видел и ничего не мог поделать. Потому что опять его настиг такой Зверь. Почти такой. Страшнее.
Из всех оставшихся наверху оружие было только у Пантелея, но и его узкий и тонкий спецназовский «М-13» не понадобился. Пантелей держал его в опущенной руке, сам выглядывая вниз сбоку занавеси из желтой парчи. Алан стоял у соседнего окна.
— Какой… отдал приказ стрелять?
— Что там? — подал голос Роман из-за кресла, куда спрятался.
— Быстро он их. Похоже, всех до единого. Вылезайте, он только что ушел. Из ворот выезжают, слышите?
— Быть не может! — Антонина. — Да мои мальчики кого хочешь…
— Ручонки у твоих мальчиков коротки. Но я посмотрел. Марат предупреждал не зря. Черт побери, где Марат?
Марат Сергеевич, бледный, зажимая плечо, ввалился в дверь. Из рукава черного пиджака текло, кровь казалась особенно алой.
— Пантелей, — прошептал он серыми губами, — Пантелей, не вздумайте его останавливать.
К нему бросились, усадили.
— Не вздумайте, — шелестели губы. — Вы и представить не можете, что…
— Могу, не беспокойтесь! Куда вас? Тоня, воды, да пиджак с него снимите!
— Нет, — упрямо проговорил Марат Сергеевич, — никто из вас… — Богомолов не сумел сдержать стон, когда руку с раздробленным локтем попытались освободить из рукава.
— Поздно, — сказал Алан, который смотрел наружу. Все подняли головы, и даже Олег, сидевший безучастно во время стрельбы. — Поздно. Посмотрите. — Отдернув парчовую гардину, Алан указал в окно.
Несмотря на осветление столовой, все увидели зарево, разгоравшееся в черноте за стеклами. Фасадом, куда выходили окна столовой, дом был повернут к Москве.
— Конечно, Валентина Михайловна, не беспокойтесь, — в десятый раз повторила Инка, стоя в прихожей. Она никак не могла распрощаться.
— Как же мне не беспокоиться, Инночка, как не беспокоиться! Что творится? Что происходит? Зачем нужно было срываться, лететь? Ты не ребенок, в конце концов, могла бы и сама… А у тебя на самом деле все хорошо?
— Да все нормально, Валентина Михайловна, все нормально.
— Нет, я не понимаю, зачем это было нужно. Всего на одни сутки, тратить такие деньги…
Инка снова начала видеть, и голос уплыл. Растаяли стены в красных обоях с безобразными золотыми цветами, полированные лосиные рога-вешалка, поделки из березового капа, натыканные повсюду. Снова появились эти металлические конструкции, узкая лестница, выгнувшаяся аркадой, далекая вода внизу, огромный протяженный короб с грохотом внутри; звуки сверху; грязная изнанка бетонного полотна; убегающая в темноту совсем не человеческая фигура, которую надо догнать, только вот где
все это происходит? А рядом прыжками летит могучий Зверь, не издавая ни шороха, мелькают соединенные в клетки железные балки и трубы; она изнемогает от погони, и Зверь подхватывает ее на спину; твердое жаркое тело можно обхватить руками, бедрами, прижаться животом, грудью… Уже виденная картинка, о которой она ему ничего не сказала. Но и другое было в этом калейдоскопе: черные площади, заполненные народом, сполохи огня, ревущее небо, шатровые башни (Кремль?), осыпающиеся на мокрый блестящий камень…
— Инночка! Инна! Ты побледнела. Детка, тебе нехорошо?
— Нет. — Инка с усилием изгнала своих призраков. — Подташнивает иногда. Никак что-то у меня не прекратится. Значит, завтра в десять прямо там. Я буду под табло о прилетах.
— Почему ты не хочешь поехать с нами? О, Инночка, что это у тебя, я и не заметила? Ор-ригинальная вещица. Какой-то амуле-ет?
Инка освободила оберег из чужих пальцев с перстнями.
— Это просто так. Отец подарил.
— Почему он не звонит? Ты что-то скрываешь. Когда кончится его командировка?
— Он звонит, Валентина Михайловна. Он мне звонит, но редко. Я объясняла. У него сейчас самая работа.
— Ох, Инночка, что творится, что творится! До свидания. Что творится, я не знаю! Зачем сюда прилетать?…
За дверью Инка медленно выдохнула сквозь зубы, постояла так. Потом освободилась от теплого шарфа, которым была повязана вокруг талии под свободной кофтой.
Игнату пришлось выходить, чтобы отодвинуть полосатый шлагбаум-рельс. При проезде сюда это делал охранник. Сбежал?
Михаилу надоело ждать, пока Игнат возится. Он бросил «Чероки» на обочину, перевалил кювет и вновь выбрался на дорогу за шлагбаумом. Куртка, под которой Михаил спрятал «сбрую» при въезде в дачный поселок, валялась у задней двери в багажном отделении. Пистолет давил на крестец за поясом сзади.
— Что-то горит там… — Игнат, запыхавшись, упал на сиденье рядом. Первые слова его от самого дома. — Неужели в Москве?
— Вся не сгорит, а кое-что, в профилактических целях, — можно. Вы б назад все-таки пересели, Игнатий Владимирович.
— Не понял.
— Чего понимать. Из школьной физики припомните, какой пробег у самых тяжелых, бета-частиц? От
