Сейчас самое время убираться отсюда, вдруг у этого льва семья? Братья там или сестры?
– Скорее всего, он один живет, вернее жил. Он похож на льва-отшельника, на изгнанника.
– А ты их много в своей жизни видел? – усмехнулся попугай. – Уходить отсюда надо, ох как надо!
Конти посмотрел на Уно, и вздохнул.
– Может носилки сделать? – продолжал размышлять Попугай. – Но он ведь такой здоровый и тяжелый…
– Придется ждать, пока ему станет лучше, другого выхода нет, – Конти свернулся калачиком под боком Уно.
– А ты уверен, что это именно та лечебная трава?
– Уверен.
– А ты уверен, что она подействует?
– Наверное должна.
– Что значит «наверное»? – возмутился Брамс. – Она подействует или нет?
– На меня действовала, – неуверенно сказал лисенок, – значит и на Уно должна.
– Ох, – вздохнул попугай. Он взлетел на ветку дерева и устроился поудобнее. – Давай, крошка, отдохнем немного, день выдался нелегкий.
– Он еще не закончился, – зевнул лисенок.
– Для нас он уже позади, – попугай закрыл глаза и задремал.
А Уно снился сон: дорога к Солнцу, большая дорога, уходящая в небо. Уно стоял у самого ее истока и смотрел, как по дороге движутся тени и блики, отбрасывающие расплавленные солнечные лучи.
– Уно, – раздался знакомый голос. На дороге стояла Кеола, ее блестящая черная шерсть казалась бронзовой в солнечном свете. – Здравствуй, Уно.
– Здравствуй, Кеола, – его глухой голос доносился откуда-то со стороны.
– Я так скучаю по тебе, – печально произнесла пантера, – мне так тебя не хватает.
– Зачем же ты ушла? Почему не разрешила помочь тебе?
– Так было нужно, – вздохнула она, – ни ты, ни я ничего не могли изменить. Но под час мы можем гораздо больше, чем нам предопределено, все дело в выборе, выбор за нами. За тобой, Уно.
– О чем ты говоришь?
Кеола грустно улыбнулась и стала удаляться ввысь, к Солнцу.
– Подожди, не уходи! – крикнул он. – Не оставляй меня! Скажи, что это за дорога?
– Она для всех одна, Последняя Дорога… – слабым дуновением прошептал ее голос. – Возьми щепотку солнечного света, он исцелит твои раны…
Пантера вспыхнула, словно бабочка в огне и исчезла. Щепотку солнечного света? Уно осторожно зачерпнул теплый, покалывающий кожу свет и расправил дрожащее от боли крыло. Свет мерцал, искрился, отбрасывая причудливые блики. Затаив дыхание, Уно принялся лить солнечный свет тонкой струйкой на кровоточащие царапины. Кровь и свет, смешавшись, зашипели, запузырились. Острая боль раскаленными иглами впилась в чувствительное крыло, и Уно, не выдержав, застонал…
Брамс проснулся оттого, что Уно громко стонет. Он немедленно слетел с ветки на землю. Конти тоже не спал, он сидел рядом с Уно, не сводя глаз с его крыла.
– Что случилось? – спросил попугай.
– Не знаю. Я проснулся от сильного света. Сначала мне показалось, что что-то горит, а потом понял – светится крыло.
– Как интересно, – Брамс подошел ближе, присматриваясь.
Белое крыло Уно мерцало ярким золотистым светом, а раны… раны затягивались сами собой прямо на глазах.
– Я сейчас в обморок упаду, – пообещал Брамс, – у меня нервная система слабая.
– Что происходит? – прошептал лисенок, зачарованно наблюдая за этим необычным явлением. – Неужели так трава подействовала?
– Не знаю, но в обморок я все равно упаду.
Выполнить свое обещание он не успел – начался дождь и крупные редкие капли защелкали по листве.
– Надо чем-нибудь накрыть Уно, – заволновался Брамс, – давай, Конти, подтаскивай мешок, соорудим какой-нибудь шалаш из вещей…
– Не надо, – вдруг тихонько произнес Уно, по-прежнему не открывая глаз, – дождь… этот так хорошо…
– Уно! – одновременно воскликнули Конти и Брамс. – Ты жив!
– Да и кажется, чувствую себя прекрасно.
– Правда? Ты не шутишь?
– Нет, Брамс, не шучу, – Уно открыл глаза, и посмотрел на попугая. Фиолетовые глаза Уно были спокойны и безмятежны, в них отражались отблески солнечных лучей. Все еще красная от боли кожа, быстро принимала свой нормальный серебряный цвет. Уно расправил левое крыло и внимательно осмотрел его. На месте глубоких царапин были едва заметные тонкие блестящие полоски.
– Болит? – спросил Конти.
– Нет, не болит.
– Совсем? – недоверчиво поинтересовался Брамс, отряхивая свои перья от летящих дождинок.
– Совсем.
– Нам показалось, что у тебя крыло горело, – сказал лисенок, – как будто…
– Солнечный свет? – улыбнулся Уно. – Да, я знаю.
– А что это было? Что это было? – затарахтел Брамс. – Ой, расскажи, а то я умру от любопытства!
– Я и сам не знаю, – перед глазами Уно была дорога и Кеола, но он не мог, не хотел об этом говорить… – главное, что все теперь в порядке и я, пожалуй, смогу лететь.
– Да ну? – недоверчиво прищурился попугай. – Ты серьезно?
– Вполне, – Уно поднялся, расправляя крылья. Они снова были сильными и здоровыми. – Ну что, в путь?
– Нет, ты правда уверен?
– Конти, забирайся в сумку, мы с тобой полетим, а старина Брамс пусть сидит и продолжает сомневаться дальше.
– Считай, что я уже в сумке, – развеселился Конти, глядя на озадаченного попугая.
– Я тоже с вами! – Брамс поспешно взлетел.
Капли дождя были крупными, редкими и Уно с удовольствием ощущал их влажные прикосновения к своему, все еще горящему от солнечного света крылу. Каждый взмах доставлял ему огромное удовольствие, словно он не летал уже много дней. «Какое же все-таки это счастье – летать! – подумал он. – Я бы умер в тот момент, когда бы у меня отняли крылья».
– Скоро будут Золотые Озера! – крикнул Брамс. – Может к ночи успеем!
Вечерело. На вершины елей Промежуточной Территории опускались сизые сумерки, скоро должны были появиться первые звезды – глаза. Хотя Уно и не видел никогда других планет, он точно знал, что его Листая самая прекрасная. Эта планета принадлежала ему, Брамсу, Конти… Уно чувствовал, что является составляющей клеткой и этого неба, и этого леса, и этого солнца, и он знал, что покуда жива эта планета, будет жить он – и наоборот…
– Уно, ну о чем ты все время мечтаешь? – Брамс летел перед ним спиной вперед и усиленно размахивал крыльями, чтобы суметь удержаться в таком положении. – Уно, смотри мне в глаза и отвечай, что тебя тревожит?
– Брамс, так летать вредно, голова закружится.
– А ты меня спасешь, если что, и вообще, не заговаривай мне клюв, лучше расскажи, что там у тебя на уме?
– Ничего особенного, просто думаю о нашей планете.
– И что ты о ней думаешь?
– То, что она самая прекрасная.
– У! – разочаровался Брамс. – Подумаешь новости! Это и так всем известно. Листая самая лучшая!
