армия выставила остерегающие знаки с надписью на английском языке: «Прохода нет!», предназначавшиеся для аборигенов. Не все увидели эти знаки, не все умели читать по-английски.
— Они прошли через него, — сказал Аркадий.
— Через Облако?
— Да, через Облако.
— Сколько же людей погибло?
— Никто не знает, — ответил он. — Все это замяли. Попробуй расспросить Джима Хэнлона.
16
Спустя примерно час мы проехали мимо глен-армондского паба, свернули влево с асфальтированного шоссе, затряслись по грунтовой дороге, а через некоторое время остановились около бывшей скотобазы.
Поблизости, за тамарисками, служившими чем-то вроде заграждения, стояло старое некрашеное жестяное бунгало: серые стены кое-где рыжели ржавчиной, из середины торчала кирпичная труба. Это и был дом Хэнлона.
Во дворе перед входом была выставлена куча пустых бочек для нефтепродуктов и еще куча армейского хлама. Дальше, под скрипучим ветряным насосом, стоял издохший «шевроле», сквозь который росла серебряная трава. К входной двери был приклеен выцветший плакат с призывом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Дверь со скрипом приоткрылась сантиметров на пятнадцать. За ней стоял Хэнлон.
— В чем дело, а? — трескучим голосом проговорил он. — Никогда голого мужика не видели, что ли? Ну, входите, парни!
Для человека, которому перевалило за семьдесят, Хэнлон выглядел очень даже неплохо. Он был костляв, с подтянутыми мышцами. Короткая плоская голова росла на журавлиной шее. Он то и дело поглаживал свои седые волосы, остриженные ежиком. У него был перебитый нос, очки в стальной оправе и громкий гнусавый голос.
Мы сели, он остался стоять. Он серьезным взглядом уставился на свои гениталии, почесал в паху и похвастался нам, что недавно переспал с аптекаршей в Теннант-Крике.
— Неплохо для семидесяти трех лет! — он снова оглядел себя. — Причиндалы в рабочем состоянии! Полон рот зубов! Что еще нужно старику?
— Ничего, — сказал Аркадий.
— Верно, самодовольно ухмыльнулся Хэнлон.
Он обмотал себе пузо полотенцем и достал три бутылки пива. Я заметил, что правая рука у него сухая.
Внутри домика было жарко, как в печке. Зной беспрепятственно проникал через крышу, и скоро рубашки на нас взмокли от пота. Наружная комната представляла собой Г-образный коридор, в конце которого стояла старая эмалированная ванна. Была еще кухня и стол со стульями.
Он показал нам газетные вырезки, пришпиленные к стенам: забастовка в Калгурли, череп Ленина, усы дядюшки Джо, красотки из «Плейбоя». Он поселился здесь тридцать лет назад с женщиной, которая потом ушла от него. Он продал свою землю и жил теперь на пособие.
Стол был застелен красной клеенкой. Полосатая кошка облизывала тарелку.
— Брысь, дрянь такая! — Хэнлон занес кулак, и кошки след простыл. — Какими судьбами, ребята?
— Едем в земли кайтиш, — ответил Аркадий. — С людьми Алана Накумурры.
— Землемерный отчет, да?
— Да.
— Священные места, да?
— Да.
— Священная чушь собачья! Организация — вот что нужно этим ребятам!
Он подбросил вверх пробки от пивных бутылок, потом высморкался в руку и тщательно размазал сопли по низу своего стула. Заметил, что я смотрю на него. Тоже стал смотреть на меня.
Он ударился в воспоминания о Калгурли, о том, как он был официальным членом партии перед Второй мировой войной.
— У него спроси! — он ткнул в Аркадия. — Спроси у этого парня, и он тебе расскажет мою биографию!
Он прошлепал в дальнюю комнату, где стояла кровать, и, порывшись среди старых газет, откопал книгу в тускло-красном клеенчатом переплете. Он снова сел рядом с нами, поправил очки и прислонился спиной к спинке стула.
— А теперь, — возгласил он, делая вид, что раскрывает книгу наобум, — теперь почитаем Евангелие от Отца Нашего Маркса. Уж простите старику богохульства! На сегодня, что за день сегодня, черт побери? Четверг… Так я и думал! Число не имеет значения… Страница 256… Ну, и что же тут написано?
— Нет ничего лучше, чем несколько строчек из Маркса перед едой! — улыбнулся Хэнлон. — Подстегивает интеллект и улучшает пищеварение! Вы ели, ребята?
— Ели, — ответил Аркадий.
— Ну, тогда еще раз поедите вместе со мной.
— Нет, Джим, правда. Мы не можем.
— Еще как можете.
— Мы опоздаем.
— Опоздаете? А что такое «поздно» и что такое «рано»? Важный философский вопрос!
— Мы опоздаем на встречу с девушкой по имени Мэриан.
— Вот это уже не философский вопрос! — сказал он. А кто, черт возьми, эта Мэриан?
— Моя давняя приятельница, — ответил Аркадий. — Работает в Земельном совете. Она поехала за женщинами кайтиш. Мы договорились встретиться в Миддл-Боре.
— Мэриан! Девица Мэриан! — Хэнлон зачмокал губами.
Спускается в Миддл-Бор со свитой прекрасных дам. Знаешь что — они могут и подождать. Ступай-ка, неси мясо, парнишка!
— Только если быстро, Джим, — смягчился Аркадий. — У нас есть час, но не больше.
—
У Хэнлона сохранились остатки приличного баритона. Он взглянул на меня.
— Да не смотри на меня так! — огрызнулся Хэнлон. — Я в на стоящих хорах пел.
Аркадий пошел вынимать мясо из машины.
— Значит, ты писатель, да? — спросил меня Хэнлон.
— В некотором роде.
— Ты хоть один день в своей жизни честно вкалывал, а? — Его голубые глаза слезились. Глазные яблоки были опутаны сплошной красной сеткой.
— Стараюсь, — ответил я.
Он выбросил вперед свою сухую руку. Она казалась багровой и восковой одновременно. Мизинец отсутствовал. Он поднес эту руку к моему лицу, будто клешню.
— Знаешь, что это такое? — спросил он.
— Рука.
— Рука труженика!
— Мне приходилось работать в поле, — сказал я. — И рубить лес.