— Сейчас. Я обещала Глэдис и Топси, что сегодня вечером они будут дома.
— А им нельзя остаться здесь? — спросил я. — Неужели нельзя нам всем переночевать здесь?
— Тебе можно, — ответила она, игриво высунув язык. — А мне нельзя.
Я поглядел на Аркадия, и тот пожал плечами, как бы говоря: «Если она что-то вобьет себе в голову, то ее никакая сила не удержит». Через пять минут она уже собрала всех женщин и, весело помахав нам, укатила.
— Это не женщина, — сказал я, — а настоящий Крысолов!
— Черт возьми! — ответил Аркадий.
Он напомнил мне об обещании заглянуть к Фрэнку Олсону.
К входной двери станционной постройки с шарканьем вышла крупная женщина с обветренной кожей, всмотрелась в нас сквозь занавеску от мух, а потом открыла.
— Фрэнк уехал в Глен-Армонд, — сообщила она. — По срочному делу! С Джимом Хэнлоном стало плохо!
— Когда? — спросил Аркадий.
— Прошлой ночью, — ответила женщина. — Свалился в пабе без чувств.
— Надо собирать ребят и ехать, — сказал он.
— Да, думаю, нам лучше съездить, — согласился я.
24
Бармен в глен-армондеком мотеле рассказал, что Хэнлон заявился сюда вчера около девяти вечера и стал хвастаться, что сдал свой караван одному англичанину, «джентльмену-литератору». Желая отпраздновать такую важную сделку, он выпил пять двойных виски, упал и ударился головой об пол. В надежде, что к утру он протрезвеет, его отнесли в комнату неподалеку. Среди ночи какой-то дальнобойщик услышал его стоны, и его нашли снова на полу, где он держался за живот, а рубаха на нем была изорвана на полоски.
Позвонили его приятелю, Фрэнку Олсону, и тот отвез его в Алис. К одиннадцати часам утра он уже лежал на операционном столе.
— Поговаривают о закупорке, — нравоучительным тоном заметил бармен. — Обычно это означает одно.
В баре был платный телефон. Аркадий позвонил в больницу. Дежурная сестра сообщила, что с Хэнлоном все в порядке, он сейчас спит.
— Так что же с ним было? — спросил я.
— Она не сказала.
Сам бар был сделан из бывших деревянных железнодорожных шпал. Наверху висела табличка с предупреждающей надписью:
«ВЫНОСИТЬ СПИРТНОЕ ЗАПРЕЩЕНО».
Я взглянул на картину на стене. Акварель изображала фантазию художника на тему проектируемого «Глен-армондского мемориального комплекса динго». Слово «мемориальный» относилось к той собаке динго, которая то ли съела, то ли все-таки не съела младенца Азарию Чемберлена. Проект предусматривал возведение фигуры динго из стекловолокна, высотой метров в восемнадцать, со спиральной лестницей, поднимающейся между передними лапами, и рестораном с темно-красным интерьером у нее в брюхе.
— Невероятно, — заметил я.
— Да нет, — возразил Аркадий. — Забавно.
Напротив остановился ночной автобус на Дарвин, и бар заполнился его пассажирами. Среди них были немцы, японцы, англичанин с розовыми коленками и типичные жители Территории. Они поедали пироги и мороженое, пили, выходили помочиться, снова возвращались к выпивке. Автобус стоял пятнадцать минут. Потом водитель крикнул, что отправляется, и все гурьбой пошли на выход, так что в баре остались одни завсегдатаи.
В дальнем конце зала толстый ливанец играл в пул с тощим светловолосым молодым человеком, у которого было бельмо на одном глазу и который силился с заиканьем объяснить, что системы родства у аборигенов «оч… оч… очень… запу… запу…бб…блин-запутанные!» У барной стойки крупный мужчина с багровым родимым пятном на шее методично посасывал виски сквозь гнилые зубы и разговаривал с тем самым патрульным полицейским, которого мы накануне встречали возле «Бёрнт-Флэта».
Теперь полицейский был в джинсах, с золотой цепочкой на шее и в чистой белой фуфайке. Без униформы он казался более щуплым. Руки были тонкими и белыми выше линии манжет. Его немецкая овчарка, привязанная к табурету, лежала неподвижно и не сводила глаз с аборигенов, навострив уши и высунув язык.
Полицейский обратился ко мне:
— Что будете пить?
Я колебался.
— Ну, так чем вас угостить?
— Виски с содовой, — сказал я. — Спасибо.
— Со льдом?
— Со льдом.
— Значит, вы писатель, да?
— Быстро разносятся вести.
— А что пишете?
— Книги, — ответил я.
— Публиковались?
— Да.
— Научная фантастика?
— НЕТ!
— Когда-нибудь удавалось написать бестселлер?
— Никогда.
— А я вот мечтаю написать бестселлер.
— Замечательно.
— Вы не поверите, какие истории мне приходится иногда выслушивать.
— Поверю.
— Невероятные истории! — произнес он тонким, обидчивым голоском. — Они все у меня вот здесь.
— Где — здесь?
— В голове.
— Надо еще уметь перенести это все на бумагу!
— У меня уже есть отличное название.
— Это хорошо.
— Хотите, скажу, какое?
— Ну, если хотите.
Он разинул рот и уставился на меня.
— Да вы шутите, приятель! Это же надо — чтобы я выдал свое название! А может, вы его украдете? Название уже денег стоит.
— Тогда вы должны хранить его в тайне.
— Название, — сказал он прочувствованно, — способно сотворить или погубить книгу.
Вспомним Эда Мак-Бейна! «Расплата убийцы»! Вспомним «Город акул»! Или «Сожжение Эдема»! Или «Собачий день»! Отличные названия. Он оценивал денежное выражение своего названия в 50 ООО американских долларов. С названием вроде этого можно снять отличное кино. Даже без книги!
— Даже без сюжета? — вставил я.
