— И даже кто! — с серьезным видом ответил Арсентьев. — Такую кражу случайный человек не совершит, а опытных преступников не так уж много. Не всякий на квартирные кражи способен. Ты же не пойдешь к кондитеру пальто шить или простуду лечить? На это другие люди есть, которые с этим делом справятся. Понял?
— Понял, — бодро ответил Филиппов. Глаза его смотрели лукаво. — Работы вроде на час осталось!
Арсентьев иронии не принял.
— Поезжай-ка в МУР и запроси, кто значится там из воров по такому способу краж. С этого начни.
— Все?
— Нет, не все. Заодно заскочи к Филаретову. Он работает по такой же краже, что и мы!
Оставшись один, Арсентьев вооружился ручкой и стал быстро набрасывать план неотложных мероприятий, которые необходимы были для раскрытия кражи. Это была сложная, напряженная работа. Он писал скупые профессиональные фразы, вдумчиво вкладывал в их смысл самое основное. Количество версий не расширял, сосредоточивал внимание на наиболее важных. Предусмотрел и полученную от Филаретова с час назад информацию о краже у Архипова.
Сегодня этот план придется обсуждать у руководства. Начальство серьезно относилось к таким документам. Они обеспечивали активный поиск, а подписи — уверенность в точном выполнении намеченных мероприятий.
Вошла секретарь с папкой.
— Сегодняшняя почта, — пояснила она.
Арсентьев взял папку и подержал ее на весу.
— Ну и ну! — недовольным тоном проговорил он. — Самая настоящая бюрократия.
Наскоро полистав документы, успокоился. Бо?льшую их часть составляли ответы на его собственные запросы, в которых он заметил часто повторяющуюся фразу: «Учитывая важность проводимых мероприятий, прошу вас срочно исполнить…» Фраза эта была и на письмах, имеющих второстепенное значение.
— И я хорош тоже. Бумажками возмущаюсь, а сам настоящий бюрократ. Вот до чего доводит инерция привычки, — ответил он и нахмурился. Еще раз, теперь уже внимательно, перелистал почту: протоколы опросов, выписки из актов экспертиз, справки, характеристики… Быстро расписав оперативникам поступившие материалы, Арсентьев принялся читать заявления. К ним он относился с особым вниманием. Это не жалобы, в которых звучат резкие, обидные фразы: «Я буду вынужден обратиться в вышестоящие инстанции… Я не думал, что ваши сотрудники окажутся бессильными… Прошло пять дней, а преступники не пойманы…» В таких жалобах чувствуется образованность авторов, но редко встречается справедливость. Это, наверное, оттого, подумал Арсентьев, что, когда вопросы касаются личных интересов, чувство справедливости к другим людям забывается.
Борщева взяли на стоянке такси, когда он укладывал чемодан в багажник. Поначалу он растерялся, но уже в машине обрел душевное равновесие и в отделении милиции вел себя спокойно.
Казаков, закрыв дверь, с озабоченным видом подошел к своему рабочему столу.
— Присаживайтесь.
— Я уже насиделся, — ответил Борщев, играя желваками, и шагнул к столу, стоявшему поодаль.
— Не туда. Ближе!
Борщев пересел и, сохраняя невозмутимость, выдержал строгий взгляд Казакова. Он думал о том, говорить ему о порезе сразу или ждать вопросов оперативника. Конечно, в теперешнем положении было бы лучше рассказать самому, но шевельнулась привычная мысль: отрицая вину, можно попытаться покрутить капитану голову. Еще неизвестно, что знают о нем в милиции.
— Ну что, Борщев? Наберетесь духу и все расскажете или вопросы задавать? — спросил Казаков, угадав его состояние.
Борщев, оценив все «за» и «против», сверкнул своими ослепительными зубами:
— Вообще-то нашему брату всегда лучше вопросы, но я отрекаться не стану. Признаюсь! — и поднял шутливо руки. — Только зачтите как явку с повинной. Может, условное выколочу.
Казаков смотрел сердито.
— Об условном можно мечтать. Вам срок маячит, — прямо сказал он. — А вот правда всегда для вашей пользы: убытка нет, а выгода точная. Судом зачтется…
— Хорошее утешение! Лучше некуда.
— Зато верное.
Борщев, в сущности, и сам знал, что шансов у него выкрутиться из дела никаких нет, что срок ему будет. Поэтому решил не разыгрывать спектакль. Сказал легко:
— Смехота! Интересно, как это я оперу первый раз в жизни буду правду говорить.
— Рассказывайте, не стесняйтесь. Курите?
— Нет.
— Чего же?
— Жить дольше хочу.
— Ну-ну…
Борщев заговорил о своей нескладной жизни, потрепанных нервах. Выжав из глаз скупые слезы, вспомнил о сыне и жене, которая четыре года верно ждала его с последнего срока. Ругнул потерпевшего и обвинил его в несправедливости…
— В чем же не прав он? — спросил Казаков.
Борщев оживленно произнес:
— Он мне по воле четвертную был должен. Стал спрашивать, а он с кулаками. Я защищался… Чего удивляетесь? — спросил уже нервно.
— Выходит, он с кулаками, а вы с ножом? — Казаков иронически посмотрел на него. — С испугу, значит? Для чего деньги-то так срочно понадобились?
— Сидел без копейки…
— Ясно! Выходит, с голодухи? — усмехнулся Казаков. — У вас же зарплата больше двухсот…
— Получается, во всем виноват я один? — раздраженно спросил Борщев. — По-вашему, я должен был себя подставить? Чтоб он меня… А мне жить на свете один раз выделено. Вот и пырнул. Только из-за этого. Клянусь!
— Мне не клятвы нужны, Борщев. Прежде всего нужно, чтоб поняли вину свою. Наверное, вам это труднее, чем подтвердить уже доказанное.
— Клянусь, я понял, — решительно сказал Борщев. — Хотите — верьте, хотите — нет…
— Безразлично?
— Нет.
Казаков удовлетворенно кивнул головой.
— Хорошо, если так.
— А как же с повинной, начальник? — без тени смущения, хотя и с просительной ноткой в голосе, задал вопрос Борщев. — Подойдите к этому вопросу по-человечески. Все мое дальнейшее благополучие зависит теперь только от вас. Поймите мое положение.
— Это вы должны его понять. Явку с повинной не выпрашивают. С ней приходят. Что в чемодане?
— Вы же знаете. В протоколе записано.
— Хочу, чтобы ответили себе, не мне. Давайте почитаем. Денег шестьсот тридцать рублей, костюм, два галстука, два пол-литра, колготки, магнитофон кассетный, тушь для ресниц, чулки женские… На явку с повинной с этим шли? Вы же скрыться хотели.
Борщев был очень зол на себя, уловил свою промашку и, закрыв глаза, едва не застонал. Почувствовал, что лоб покрылся холодной испариной. Стало обидно. Еще утром мечтал уехать к давней знакомой в Новочеркасск и отсидеться там, а теперь…
— Можете понимать это как угодно, только я шел с повинной! — прокричал он и посмотрел на
