сохранили следы обожания окружающих, а голос, похоже, и вовсе не претерпел существенных изменений за последние тридцать — сорок лет. Но Вартаняна это, как уже было сказано, не касалось.
— Так что? Говорите же! — заторопила она его.
Вартанян изложил своими словами сказанное ему Катей, и хозяйка стала заметно суетливее.
— Я всё поняла, — сказала она ему, — можете возвращаться. Вот вам деньги на обратную дорогу, — она сунула ему в карман какую-то бумажку и быстро, так что он не успел возразить, захлопнула за ним дверь.
Вартаняну ничего не оставалось, как вернуться обратно к Кате, что, впрочем, его даже обрадовало.
Подъезжая к дому, Вартанян заметил, что около него уже стоит такси, из которого выходит мужчина. Это не привлекло внимания Вартаняна, и он начал готовить деньги, чтобы расплатиться с водителем. Но, кинув ещё один взгляд на стоявшую машину, он увидел, что, опираясь на руку мужчины, из машины следом за ним выходит женщина, показавшаяся Вартаняну очень знакомой. Ещё миг — и он узнал в ней Катю. Сердце его отчаянно забилось, и он сказал сдавленным от волнения голосом:
— Остановите, пожалуйста.
Расплатился и вышел, забыв закрыть за собой дверцу, и тут же, спрятавшись в тень, стал наблюдать за той парой.
А они не спешили. Когда их машина отъехала, они продолжали что-то обсуждать так тихо, что эго похоже было на любовный шёпот, как незамедлительно и показалось Вартаняну. «Брудершафт, брудершафт», — пронеслось у него в мозгу. Тем временем, разговаривая, они подошли к подъезду, но, когда входили в него, Вартанян неожиданно для себя рванулся вперёд и настиг их возле самого лифта.
Несколько секунд он молчал, не зная, надо ли что-нибудь говорить в подобных случаях или можно и так. За это время он успел разглядеть спутника своей возлюбленной. Это был мужчина, чей портрет Вартанян не раз видел на обложках журнала «Советский экран» в газетных киосках, в витринах мужских парикмахерских и ещё где-то, кажется, на рекламах Аэрофлота или «Накопил — и машину купил».
— Это кто такой? — спросил незнакомец у Кати.
— Я тебе покажу сейчас, кто я такой, — вспыхнул ещё больше Вартанян, вспоминая, как его учили драться.
— Ну-ну-ну, парень. Не делай цирка, здесь не платят.
— Я сам заплачу! — уже закричал Вартанян.
— Тише, ребята, — спохватившись наконец, сказала Катя, поначалу растерявшаяся при внезапном появлении Вартаняна. — Вам нечего делить. Быстро помиритесь и познакомьтесь.
В это время подъехал лифт и раскрылись двери. Катя буквально втолкнула в кабину обоих мужчин, вошла сама и нажала кнопку нужного этажа.
Они вошли в квартиру, и она представила их друг другу. Когда Вартанян услышал имя Жора, он сразу вспомнил слова Планшеева «человек с большой буквы «М» и слегка успокоился. Жоре, естественно, имя Вартаняна ничего не сказало, но он его на всякий случай запомнил.
После этого они сели в гостиной. Катя, которую Жора, впрочем, звал просто Катькой, разлила вино по фужерам, и они выпили за знакомство. Потом Катя рассказала Жоре всё, что произошло в этот день у неё на квартире, и добавила, что Анна Леопольдовна предупреждена и с минуты на минуту должна быть здесь.
При этом известии Жора начал проявлять беспокойство и проявлял его до тех пор, пока Катя не пригласила Вартаняна прогуляться, на что тот с радостью согласился.
Глава 11
Жора Бэкингемский, заведующий отделом министерства разной промышленности
Жора происходил из хорошей семьи, где к тому же был единственным сыном. Его старательно учили в школе, после школы выбрали достойный институт и определили туда с одной надеждой на рождение в лице Жоры спасителя науки. Но то ли достоинства Жоры были в своё время переоценены, то ли, как склонен был потом уже полагать сам Жора, достоинства института определились лишь лёгкостью поступления в него, — ни спасителем, ни даже спасателем науки Жора так и не стал. Он, конечно, учился в дневной аспирантуре, честно копался в научной литературе и вызывал восхищение студенток, проходя по коридорам института сперва туда, потом обратно. Но на учёный совет впечатление произвести не удалось, и надо было что-то предпринимать, так как даже такой красавец — Жора был красавцем районного масштаба — не мог котироваться в родном вузе, если он завалил диссертацию. Это неоднократно и без слов подтверждали возросшие требования современных девушек к интеллекту избираемого мужчины.
Как известно, технически интеллигентный человек может работать либо в НИИ, либо в вузе, либо в министерстве. По причинам, изложенным выше, Жоре оставалось решиться на последнее из перечисленного. У папы были старые знакомства, в результате чего среди старых сотрудников министерства разной промышленности — минразпрома, как его называли, — появился молодой Жора.
Жора сперва принялся за дело горячо, из-за чего чуть было не погорел: в минразпроме к таким вещам не привыкли. В результате даже сложилось мнение о приверженности Жоры к науке, чего ему не простили бы не только в минразпроме, но и во многих других министерствах. И пришлось Жоре доказывать на каждом углу и на каждом совещании, что ничего общего с наукой он не имеет, что больше, чем кто-либо, понимает бесполезность этих бумагомарателей из разных там НИИ.
— Почему, — риторически, закатывая глаза, вопрошал Жора в неформальной компании коллег, — почему, если человек защищает диссертацию удачно, ему дают диплом, а если неудачно — не дают справку о том, что к науке он не имеет никакого отношения?
Как бы ему пригодилась такая справка! Но всякое усердие приносит плоды, если его грамотно рекламировать перед начальством.
Когда Жора на глазах у начальника вычеркнул из списка премированных за новое изделие тот НИИ, в котором созрела сама идея изделия, ему поверили и поручили самостоятельный участок работы: он был назначен начальником отдела вторсырья. Жора быстро сообразил, что если хорошо поставить дело, то вторсырье бывает первого и даже высшего сорта, и развернул бурную деятельность, подкупая начальство своим бескорыстием и любыми дефицитами, которые бывали так уместны в качестве подарков к дням рождения. Особо нуждавшиеся устраивали из-за этого празднование не только дней рождения, но и именин и других дней ангела.
Складывалось впечатление, что дефицитные товары и материалы, выпускаемые как минразпромом, так и другими ведомствами, сперва поступали к Жоре во вторсырье, а потом уже шли к потребителю, в то время как основная продукция попадала сразу на свалку.
Жора приобрёл вес и стал вести себя солиднее. Он больше не мелочился: мебель новая, менять машины каждый год, жениться каждый раз на другой — это его уже не привлекало. Он решил жить по- иному, как и подобает человеку с его уровнем связей.
Вот такой человек сидел в ожидании в квартире подруги Кати Бонасеевой. Ждать ему пришлось недолго. Дверной звонок сыграл первые такты песни «Всё могут короли». Жора изящно кинулся к двери — даже когда никто не наблюдал за ним, он предпочитал изящные движения каким-либо другим: он считал вредным расслабляться даже наедине с собой. Перед дверью он замедлил бег, перешёл на цыпочки и таким образом добрался до глазка. В глазок он увидел искажённую оптикой фигуру своей возлюбленной. Она вошла в прихожую, и вся квартира заполнилась дорогим запахом французских духов. На ней было шикарное каракулевое пальто, сделанное под бурку, на голове набекрень сидела кубанка, крепкие ноги упруго обтягивали изящные сапоги. «Ещё бы шашку ей в руки», — мелькнуло в голове Жоры.
Анна Леопольдовна скинула ему на руки каракулевое манто, и Жора замер, потрясённый: на плечах у неё переливался палантин из норок. Жора не знал, что и думать. Ему никогда ещё не приходилось видеть, чтобы одна женщина носила сразу два пальто, он к этому не привык и подумал: «А всё-таки она хороша!» Подумал так, будто его заставляли отрекаться от того, что Анна Леопольдовна хороша. «Ещё бы не хороша, — продолжал думать Жора, целуя ручку Анны Леопольдовны, — надень всё это на нашу уборщицу,
