– Так ведь деньги пойдут на Ферму.
– Устав Фермы обеспечивает им постоянный уход. Машины нельзя продавать.
– А как насчет моторов?
– Не понимаю.
Гелхорн уселся поудобнее, и голос его зазвучал доверительно:
– Слушайте, Джейк. Я вам сейчас объясню. На частные автоматы, если они достаточно дешевы, большой спрос.
– Это не секрет.
– Мотор составляет девяносто пять процентов их стоимости. Так? Я знаю, где можно достать кузов, где можно продать автоматы за хорошую цену – по двадцать или тридцать тысяч за дешевую модель, и по пятьдесят-шестьдесят за лучшую. Все, что нужно мне, – это моторы. Понимаете?
– Нет, не понимаю, мистер Гелхорн.
Я понимал, но хотел дать ему возможность высказаться.
– Ну ладно. У вас здесь пятьдесят одна машина. Вы, должно быть, великолепный механик, и вам ничего не стоит снять мотор и поставить его на другую машину, чтобы никто об этом не узнал.
– Но это не очень этично!
– Машинам это не повредит. Напротив. Используйте старые модели. Используйте, например, старый Мэт-омот.
– Минутку, минутку, мистер Гелхорн. Мотор и корпус машины не совсем разные вещи. Они составляют единое целое. Эти моторы привыкли к своим телам. В других машинах им будет не по себе.
– А если я возьму ваш мозг и вложу его в тело молодого атлета? Вы ведь уже не молоды. Если бы у вас была такая возможность, разве вы не хотели бы стать вновь двадцатилетним? И именно это я предлагаю для некоторых из ваших позитронных моторов.
Я засмеялся:
– Не очень-то это умно, мистер Гелхорн. Некоторые из наших машин стары, но им гарантирован отличный уход. На них никто не ездит. Они предоставлены сами себе. Они – в отставке, мистер Гелхорн. Не хотел бы я обладать телом двадцатилетнего, если бы это означало, что мне придется до конца моих дней рыть траншеи, не получая достаточно хлеба. Что ты думаешь об этом, Солли?
Обе дверцы Солли осторожно открылись и закрылись.
– Что это? – спросил Гелхорн.
– Солли смеется.
Гелхорн изобразил на лице улыбку. Он, кажется, решил, что я плоско шучу.
– Ну, ближе к делу, Джейк. Машины созданы, чтобы на них ездить. Возможно даже, что они несчастливы оттого, что никого не возят.
– Солли пять лет никого не возит, и, на мой взгляд, она вполне счастлива, – ответил я.
– Посмотрим.
Гелхорн поднялся и медленно направился к Солли.
– Эй, Солли, как насчет того, чтобы прокатиться?
Мотор Солли взревел. Она отъехала.
– Не толкайте ее, мистер Гелхорн, – сказал я. – Она становится иногда очень капризной.
В ста ярдах от нас резвились два седана, потом остановились. Может быть, они как-то по-своему наблюдали за нами, но я о них не беспокоился. Я не спускал глаз с Солли.
Гелхорн сказал:
– Ну же, Солли.
Он наклонился и нажал на ручку двери. Она, конечно, не поддалась.
– Минуту назад она открывалась, – сказал он, обращаясь ко мне.
– Замок автоматический. И у нее есть чувство собственного достоинства, – ответил я.
Гелхорн убрал руку, затем сказал медленно и раздельно:
– У автоматов с чувством собственного достоинства не должно быть открытого верха, – и, отойдя на три или четыре шага, быстро, так быстро, что я не смог остановить его, разбежался и прыгнул в машину. При этом он захватил Солли врасплох, потому что успел переключить зажигание.
Мотор Солли впервые за пять лет заглох.
Мне кажется, я что-то крикнул, но Гелхорн в это время щелкнул кнопкой «Ручной» и вернул мотор к жизни. Солли ожила, но теперь она не была самостоятельной.
Гелхорн двинулся вверх по дороге. Седаны все еще стояли на месте.
Один из них был Джузеппе с Миланской фабрики, другой – Стефен. Они почти никогда не разлучались и, хотя на Ферме они недавно, знали, что здесь машины обычно не имеют водителей.
Гелхорн ехал прямо, и, когда до седанов дошло, что Солли не собирается тормозить, что она не может
