отрапортовал: «Господин Полковник, в Ваше распоряжение с 6-ю подводами транспорта № прибыл. Сегодня ночью 134 обозных, вместе с подводами, ушли самовольно в неизвестном направлении». По словам Полк. X., случай бегства этих подводчиков не представлял особенного исключения.
Вечером 2-го Мая, взяв с собой Д-ра П. и инженера М., я покинул Толмецо и на следующий день, около 10 часов утра, прибыл в д. Пиано.
Поездка была неприятная и не совсем безопасная. Временами во всех направлениях слышалась ружейная и пулеметная перестрелка. Несколько раз автобус становился целью для итальянских партизан, обычно занимавших гребни гор. Дорога была сильно запружена подводами, верховыми и пешими, каковые двигались в полном беспорядке. Ехать без огней было невозможно, а свет привлекал внимание партизан и вызывал со стороны идущих злобные окрики и угрозы разбить автобус.
Выгрузив, наконец, поздно ночью раненых, я поехал дальше. Но вскоре натолкнулся на немецкую заставу, каковая задержала автобус, заявив, что ночью ехать запрещено и надо ждать рассвета. Утром автобус продолжал путь и мы достигли д. Пиано, где быстро отыскали дом, в котором помещался П. Н. Краснов.
Первого я встретил Семена Николаевича. Он был необычайно рад прибытию автобуса, сказав, что это — их спасение. По его словам, они должны, во избежание неприятных последствий, покинуть Пиано и ехать через перевал в Австрию. Между тем, у них, кроме малого, совершенно негодного автомобиля и двух подвод, — ничего нет.
Вскоре, к общей радости, неожиданно появился грузовой автомобиль. Этот грузовик видимо сбился, су дороги, долго ехал за моим автобусом, потом исчез, а теперь появился снова. Он оказался принадлежащим казачьему стану и его также задержали.
Через час наша колонна была готова. Впереди шел автобус с чинами Главн. Управл. Каз. Войск, тянувший на канате автомобиль П. Н. Краснова, за нив двигался грузовик, а за ним две подводы. Перед автобусом ехали два верховых казака, с целью расчищать дорогу.
Мы уже усаживались в автобус, как вдруг в 50-ти шагах от пас, на маленьком мостике, появилась группа с ног до головы вооруженных партизан. Они направили на нас пулеметы. С. Н. Краснов с одним офицером, словно парламентеры, храбро направились к ним. К нашему счастью, это оказались итальянские партизаны — националисты и потому, после десятиминутных объяснений, они решили нас пропустить.
На большом нашем привале я подошел к Петру Николаевичу, сидевшему со своей супругой в маленьком автомобиле. Вид у него был крайне подавленный и очень усталый. Он безусловно безумно тяжело переживал крушение своих надежд. В такой момент было бы неуместным поднимать какие либо вопросы, которые могли бы его еще более расстроить. В виду этого, наш разговор носил совершенно безобидный характер, не затрагивая главных событий. Вся дорога перед нами была буквально забита пестрой толпой, стихийно спешившей на перевал. Мужчины, женщины и дети, пешие и конные, подводы и ручные тележки, лошади, коровы и овцы, все это, беспорядочно перемешанное, словно большой человеческий муравейник, торопилось вперед. Подъем был тяжелый, покрытый густой, липкой грязью. Временами срывался снег, с сильными порывами холодного ветра. Мне это напоминало движение большого цыганского табора, вынужденного по каким то обстоятельствам бросить насиженное место и искать себе спасение в неизвестности.
Миновав разные препятствия, мы перешли перевал и вечером 3-го Мая достигли село Кетчах, лежавшее уже на территории Германии (Австрии). Здесь, по указанию немецкого коменданта, нам отвели небольшой гастхауз. Две свободные в нем комнаты в первом этаже заняли Ген. Краснов, Д-р X. и Семен Николаевич. Все остальные, в числе около 30 человек, мужчины, женщины и дети, разместились в партере, в одной большой комнате, где, кроме столов и скамеек, никакой другой мебели не было. Сильно промерзшие, голодные и очень утомленные продолжительной ездой, мы немедленно завалились спать, использовав, вместо кроватей, скамьи, столы и пол.
Вся местность вокруг Кетчиха ночью освещалась кострами. То казачьи станицы, двигаясь в долину Дравы, делали ночной привал.
Вопрос с продовольствием людей и особенно с фуражем, стоял очень остро. Местные запасы, как я слышал, далеко были недостаточны, чтобы прокормить внезапно нахлынувшую казачью массу, а обозы с продовольствием где-то затерялись. Больнее и острее всего это почувствовало на себе мирное население. Но противодействовать насилию и установить порядок не было достаточно сил. Немецкий гарнизон оказался крайне малочисленным, казачьи полки где-то шли, а буянили станицы, будучи частично вооруженными.
Так прошло два дня. Мы были словно отрезаны от всего мира, не зная, что происходит вокруг нас. По слухам и, судя по растерянности немцев, можно было предполагать, что Германия уже капитулировала, но сказать это утвердительно никто не мог.
П. Н. Краснов все это время чувствовал себя плохо и не выходил из комнаты, а Семен Николаевич знал столько же, как и все остальные.
На третий день прибыл Доманов с несколькими чинами штаба и многочисленной свитой адъютантов, а с ним и Полк. В. Их прибытие до такой степени уплотнило нашу комнату, что занять место для спанья на полу, не говоря уже о лавке, считалось роскошью и расценивалось, как главный выигрыш в лотерею. За то вопрос продовольствия немного улучшился. Этому отчасти способствовал Полк. Б. Встретив какую-то небольшую немецкую команду, охранявшую продовольственный пункт, он ее разоружил, отобрал продукты и доставил их в штаб Дома нова. Ген. Краснов, узнав об этом, был глубоко возмущен и горячо осуждал действия Полк. В.
Не помню точно, 7-го или 8-го Мая, часов около 11 утра, когда я был на дворе, возле здания кто-то крикнул: «Смотрите, смотрите, английские танки.» В самом деле: между казачьими подводами, мирно их обгоняя, во двор въехало две малых английских танкетки. Из них вышли английские офицеры и кое-как. дали понять, что они желают видеть старшего начальника. В этот момент появился Доманов и все пошли в здание, в отдельную комнату. Такова была первая встреча стана Доманова с союзниками. Ни радости, ни восторга, а в одинаковой степени, ни удивления, ни неприязни или огорчения, никто не проявил. Такое безразличие, мне кажется, надо приписать тому, что все были убеждены, что именно так, а не иначе, это должно было случиться. Имело значение и то важное обстоятельство, что казаки, как раньше, так и теперь, в союзниках отнюдь не видели своего противника. Потому то появление их, в сущности, и не произвело особенного впечатления.
Казаки, обступив танкетки, с любопытством осматривали их. Они тыкали пальцами в гусеницы и делали свои своеобразные примечания. Шофера — англичане равнодушно, но свысока, смотрели па них и снисходительно угощали английскими папиросами, каковые тогда были большим лакомством. Никакого «пленения» казачьей группы или ее «сдачи» англичанам, о чем уже появились заметки на страницах русской печати, не было.
Я прошел к Петру Николаевичу и спросил его, видел ли он уже англичан. — Весьма спокойно он ответил утвердительно, добавив, «что ему еще неизвестна цель их приезда. Немного позднее, мы узнали, что английские офицеры интересовались численным составом казачьей группы и количеством лошадей. Видимо было намерение организовать снабжение довольствием и фуражом и тем самым предотвратить возможность дальнейших грабежей на этой почве. Англичане потребовали списочный состав всего стана Доманова и указали, чтобы казаки, не задерживаясь здесь, продолжали следовать дальше в район Лиенца.
С этого дня посещение английскими офицерами штаба Дома-нова участилось. Иногда они приезжали и по два раза в день. Я жил уже на частной квартире, но почти целый день проводил в штабе, интересуясь здесь новостями.
Два раза я был свидетелем, когда приехавшие английские офицеры [20], коверкая фамилию Краснова, спрашивали на ломанном русском языке: «Где Атаман Краснов?» Однако, услужливые адъютанты и переводчики Доманова делали недоумевающие лица и отвечали, что здесь есть только Атаман Доманов. Последний, уже оповещенный, торопился на зов, представлялся им и, затем, все шли для ведения переговоров в отдельную комнату. Возмущенный этим, я спешил слышанное мною передать С. Н. Краснову. Но сразу отыскать я его не мог, а когда находил, то было уже поздно. Кроме того, английским языком он не владел, а переводчики держали сторону Доманова.
Конечно, это становилось известным П. Н. Краснову. Но он, как я заметил, это сообщение не принимал близко к сердцу, хотя и осуждал такие поступки Доманова. В это время отношения между ним и Домановым
