И тут от забора метнулась ему навстречу тень. Он невольно отпрянул. Перед ним стоял тот, ушастый и прыщеватый.
Ромка быстро оглянулся – где же дружки?
Дружки были на месте, они подходили со спины.
– Наконец-то, – сказал ушастый, – а то мы уже хотели уходить…
– Что надо?
Они сдвинулись вокруг, стали рядом. Резко пахнуло спиртным – ребята были пьяны.
– Идем с нами, – хрипло сказал ушастый.
«Ты с ними не задирайся», – приказывал полковник.
– Ну? – пьяно надвинулся второй, мордастый. – Уже испугался?
– Куда идти? – спросил Ромка настороженно.
– Куда надо, – ушастый показал вдоль Зеленой.
Ромка согласился.
– Только ненадолго.
– Ненадолго, ненадолго, – согласился мордастый.
Ромка решительно пошел вперед, куда показывал ушастый. Дружки пошли следом. Через несколько шагов третий сказал с пьяной разочарованностью:
– Разве мы бить его не будем?
– Молчи, – одернул его ушастый.
– Я молчу, – покорно согласился тот, – а что сказал лохматый?
Ромка вздрогнул. Вот, значит, как? Это их лохматый послал. Да, задали они ему задачу. А ведь все так просто было вначале: дошел до автобазы, шмыгнул в знакомом ему месте через забор – и пока, пижоны, счастливо оставаться, «ковбои»! Не мог же он поступить иначе, нельзя было ему задираться с ними, предупреждал ведь полковник.
А тут лохматый! Может, как раз к нему и ведут его дружки.
Ромка даже обрадовался этой мысли. Очень хорошо. Они встретятся, и лохматый успокоится, перестанет нервничать. Раз Марченко что-то испортил, Марченко и поможет исправить. «Очень хорошо, – думал Ромка, – что они дождались».
Они вышли за последние дома Зеленой, где в полной тишине и темноте угадывались недостроенные здания, пустые, огороженные для строительства участки. Прибрежное разрасталось, и Зеленая была одной из оживленных строительных площадок.
Ромка остановился. Дальше идти не хотелось, и он повернулся, чтобы спросить, но сказать ему не дали. Они набросились на него сразу втроем, упали и долго упорно возились в жесткой, колючей траве.
Их было трое, а он один. И они, конечно, взяли верх. Он лежал, уткнувшись в землю лицом, ушастый сидел на ногах, мордастый держал скрученные сзади руки, а третий вытащил из кармана веревку.
– Да скорее ты… возишься, – ругался мордастый.
Наконец веревку распутали и стали связывать руки. Ромка и не сопротивлялся – решил выжидать.
Мордастый связал руки, но оборвать веревку не сумел.
– Нож не взяли, – выругался он. – Что делать? А, черт с ней…
И оставшейся веревкой он стал скручивать Ромку, переворачивая со спины на грудь и обратно. Обмотав так несколько раз и завязав на щиколотке узел, мордастый хрипло сказал:
– Все! Теперь не вырвется.
Они тащили его долго, спотыкаясь и падая. Тащили, клали на землю, чтобы передохнуть, потом снова тащили. Видно, что они знали, куда нести, шли безошибочно, не выбирая дороги и не сомневаясь.
Тащили и ругались между собой.
– И зачем нужно было, – хныкал третий, – теперь нам, знаете, что пришить могут?…
– Ничего, не бойсь! День полежит – кто узнает?
– А узнают?
– У, нытик! – замахнулся ушастый. – И чего ты с нами, Левка, увязался?
– Еще не поздно, Гоша, – сказал мордастый, – мы и его свяжем с этим, пусть полежат рядышком…
– Ребята, – захныкал Лева, – я же так, смехом… я с вами… Куда мне без вас?
– Заткнись! – оборвал его мордастый.
Они пошли молча. Несколько минут Ромка слышал лишь тяжелое дыхание, пыхтение да негромкую ругань.
Наконец остановились. Ромка никак не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, увидеть место. Вот его снова подняли, протащили через калитку и понесли к недостроенному дому. Втащили в проем двери, пронесли через комнату, впихнули еще в одни двери и, наконец, бросили на обломки кирпича и ракушечника.
