тайны, чем из других чисто личных дел. Мы обычно знаем, кто был чьим последним партнером, и в кругу друзей часто обсуждаем, насколько хорош или плох тот или иной партнер, или они оба. Это просто случайная болтовня.
— Да, но вы ничего не знали о связи Глэдии с Джандером.
— Я подозревал…
— Это не одно и то же. Она вам ничего не говорила. Вы ничего не замечали. Ваши роботы вам ничего не сообщали. Она держала это в секрете даже от вас, своего лучшего друга. Ясно, что ее роботы получили приказ помалкивать о Джандере, да и сам Джандер наверняка был тоже проинструктирован соответственно.
— Я полагаю, что это правильное заключение.
— Почему она так сделала, доктор Фастольф?
— Наверное, по солярианской манере скрытности насчет секса.
— Иначе говоря, она стыдилась?
— У нее не было причин стыдиться, хотя намерение назвать Джандера мужем вызвало бы насмешку.
— Это она могла бы скрыть, не скрывая всего остального. Предположим, что она, как солярианка, стыдилась.
— Ну, и что из этого?
— Никто не радуется, если ему стыдно, и она могла упрекать Джандера за это — многие стремятся свалить на кого-то вину за неприятности, в которых виноваты сами.
— Ну, и…
— Может быть, были случаи, когда вспыльчивая Глэдия разражалась слезами и упрекала Джандера, что он источник ее стыда и несчастья. Она могла быстро успокоиться и извиниться, но не считал ли Джандер, что он и в самом деле источник ее бед?
— Мог.
— Не мог ли Джандер думать, что, продолжая эти отношения, он делает ее несчастной, а отказавшись, тоже сделает ее несчастной? В обоих случаях он нарушает Первый Закон, и единственным решением может быть полное бездействие. И он вошел в умственное замораживание. Вы сами рассказывали мне о роботе-телепате, введенном в стасис роботехником.
— Сьюзен Келвин. Значит, вы смоделировали ваш сценарий по этой легенде. Очень изобретательно, но это не пойдет, Бейли.
— Почему?
— Допустим, что этот рассказ — не просто фантастическая легенда. Давайте примем ее всерьез. Но между ней и ситуацией Джандера нет параллели. Сьюзен Келвин имела дело с невероятно примитивным роботом, какой в наше время не получил бы даже статуса игрушки. Он мог оперировать только такими понятиями: А — создает несчастье, не-А — создает несчастье. Отсюда умственное замораживание. А любой современный робот сравнивает, какая из двух ситуаций — А или не-А — наносит больше вреда и быстро выбирает меньшее зло. Шанс, что он сочтет альтернативы абсолютно равными, ничтожен, но даже в таком случае современный робот снабжен фактором случайного выбора и выбирает наугад, совершенно непредсказуемым образом, А или не-А, и следует ему, не задумываясь. Он не придет к идее умственного замораживания.
— Значит, сам Джандер не мог прийти к нему. Но вы говорили, что в ы могли бы произвести это.
— В случае человекоподобного позитронного мозга есть способ отвести фактор случайного выбора, и он целиком зависит от конструкции этого мозга. Даже если вы знаете базисную теорию, это очень длительный и трудный процесс — сбить, так сказать, робота с пути ловко направленными вопросами и приказами, которые в конечном счете приведут к замораживанию. Случайно этого сделать нельзя, и простое наличие видимого противоречия в одновременных чувствах любви и стыда не сработает без тщательной количественной подгонки в самых необычных условиях. Мы остаемся, как я уже говорил, с неопределенным шансом как единственной возможностью.
— Но ваши враги обвиняют вас в этом. Не можем ли мы утверждать, что Джандер впал в умственное замораживание из-за конфликта, вызванного любовью и стыдом Глэдии? Будет ли это звучать правдоподобно?
— Мистер Бейли, вы слишком нетерпеливы. Подумайте серьезно. Если мы попробуем выйти из положения таким бесчестным способом, каковы будут последствия? Не говоря уже о стыде и горе, которые это принесет Глэдии, она еще будет страдать не только от потери Джандера, но и от сознания, что она сама виновата в этой потере, если она в самом деле стыдилась и говорила ему об этом. Я бы не хотел этого, так что давайте оставим это, если можно. Кроме того, мои враги могут сказать, что я именно для того и отдал ей Джандера, чтобы свалить на нее все, что случилось. Они скажут, что я сделал это для проверки метода умственного замораживания и отвел от себя всякую ответственность. Мы окажемся в худшем положении, чем сейчас, потому что меня обвинят не только в интриганстве, но и в чудовищно непорядочном поведении по отношению к ничего не подозревавшей женщине, другом которой я себя называл.
Бейли пожал плечами:
— Они не могут…
— Могут. Вы сами были почти склонны так думать всего несколько минут назад.
Бейли покраснел и, не глядя на Фастольфа, сказал:
— Вы правы, я не подумал, и теперь могу только просить у вас извинения. Мне очень стыдно. Видимо, единственный путь — правда, если мы сможем обнаружить ее.
— Не отчаивайтесь. Вы уже открыли события, о которых я никогда не думал. Вы можете открыть больше, и постепенно вся тайна станет для нас явной. Какой следующий шаг вы собираетесь сделать?
От стыда за пережитое фиаско Бейли не мог ни о чем думать
— Не знаю.
— Ну, с моей стороны нетактично об этом спрашивать. У вас был долгий и трудный день. Неудивительно, что ваш мозг чуточку заторможен. Не лучше ли отдохнуть, посмотреть фильм и лечь спать? Утром вам будет лучше.
— Наверное, вы правы.
Бейли кивнул. Но он не думал, что утром ему будет сколько-нибудь лучше.
В спальне было холодно, и Бейли поежился. Почти так же, как и снаружи. Стены были почти белые, без всяких украшений, что казалось необычным для дома Фастольфа. Пол, казалось, был сделан из слоновой кости, но под босой ногой ощущался ковер. Кровать была белая, одеяло гладкое, на ощупь холодное. Бейли сел на край матраца и заметил, что он почти не проминается под его тяжестью. Потом он вдруг заметил, что матрац начал медленно проваливаться под ним и уже наполовину обернул его бедра.
Он резко встал.
— Дэниел, нельзя ли согреть комнату?
— Вам станет теплее, когда вы ляжете под одеяло и выключите свет, коллега Илайдж.
— Ага…
Бейли с подозрением огляделся.
— Может, вы выключите свет и останетесь пока здесь?
Свет исчез, и Бейли понял, что его впечатление о ничем не украшенной комнате совершенно ошибочно. Как только стало темно, он почувствовал себя вне помещения: слабый шелест листвы, приглушенные звуки, издаваемые живыми существами, иллюзия ночного неба с редкими облаками.
— Включите свет, Дэниел!
Комната осветилась.
— Дэниел, я не хочу ничего этого — ни звезд, ни облаков, ни звуков, ни ветра, ни запаха. Я хочу темноты, полной темноты. Можно это устроить?
— Конечно.
— Вот и сделайте. И покажите мне, как выключить свет, когда я захочу спать.
— Я здесь, чтобы защитить вас.
