— Конечно, нет, землянин. Есть общественные туалеты на территории Института. Ваши роботы проводят вас.
Бейли посмотрел на нее и сказал, руководствуясь больше чувством раздражения, чем доводами рассудка:
— Доктор Василия, на вашем месте я не стал бы говорить о виновности доктора Фастольфа.
— Что мне мешает?
— Боязнь раскрыть ваши дела с Гремионисом. В них-то и заключается опасность для вас.
— Смешно! Вы же сами признали, что между мной и Гремионисом не было никакого сговора.
— Не совсем так. Я согласился, что прямого сговора уничтожить Джандера между вами и Гремионисом не было. Но остается возможность непрямого сговора.
— Вы спятили? Что еще за непрямой сговор?
— Я не готов обсуждать это при роботах доктора Фастольфа, если только вы не будете настаивать. Но зачем вам это. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.
Бейли почему-то решил, что поймает ее на подобный блеф. Все равно ситуация хуже не станет. И это сработало! Василия как бы съежилась.
«Да, — подумал Бейли, — непрямой сговор был, в чем бы он ни заключался».
Бейли сказал, слегка воспрянув духом:
— Я повторяю: не говорите ничего о виновности доктора Фастольфа.
Но он не знал, сколько еще времени будет в его распоряжении — может быть, совсем мало.
Глава 11
Гремионис
Они сели в машину. Бейли сидел в середине и снова чувствовал себя зажатым с обеих сторон. Он был благодарен роботам за их неустанную заботу о нем, хотя они и были всего лишь машинами, неспособными нарушить инструкции.
Затем он подумал, что они не просто машины, они добрые машины в мире часто злых людей. А Дэниела он вообще не мог считать машиной.
Жискар спросил:
— Я должен еще раз спросить, сэр, хорошо ли вы себя чувствуете?
— Вполне, Жискар. Я рад, что я здесь с вами обоими.
Большая часть неба посветлела, поднялся ветерок, и стало заметно холоднее.
— Коллега Илайдж, — сказал Дэниел, — я внимательно слушал ваш разговор с доктором Василией. Я не хочу нелестно отзываться о словах доктора Василии, но должен сказать, что по моим наблюдениям доктор Фастольф добрый и вежливый человек. Насколько я знаю, он никогда не был намеренно жестоким, и, насколько я могу судить, никогда не пожертвовал бы благом другого человека ради удовлетворения своего любопытства.
Бейли взглянул на Дэниела, лицо которого выражало искренность, и сказал:
— Могли бы вы сказать что-то против доктора Фастольфа, если бы он и в самом деле был жесток и бездушен?
— Я бы промолчал.
— По обязанности?
— Солгав, я повредил бы правдивости слов доктора Василии, т. е. повлек бы несправедливые подозрения в отношении ее честности. Промолчав, повредил бы доктору Фастольфу, т. е. тем самым подтвердил бы справедливость предъявленных ему обвинений. И если бы оба вида вреда показались моему мозгу относительно одинаковыми по силе их воздействия, я должен был бы выбрать молчание. Вред, причиненный действием, обычно превышает вред, наносимый бездействием, пассивностью.
— Значит, хотя Первый Закон говорит: «Робот не может причинить человеку вред или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред», обе части закона не равнозначны? Вина действия, вы говорите, больше, чем бездействия?
— Слова Закона — лишь приблизительное описание постоянных вариаций в позитронно- мотивированной силе мозговых излучений робота, коллега Илайдж. Я не могу описать это математически, но знаю, каковы заложенные в меня тенденции.
— И если вред относительно равнозначен в обоих направлениях, всегда выбирается бездействие против действия?
— Как правило. И всегда выбирается правда против неправды, если вред приблизительно равен в обоих направлениях.
— И в данном случае, опровергая слова доктора Василии и тем нанося ей вред, вы можете поступать так, потому что Первый Закон достаточно смягчен тем фактом, что вы говорите правду?
— Да, коллега Илайдж.
— Однако же, если бы доктор Фастольф заранее проинструктировал вас солгать при необходимости, вы бы солгали и не признались бы в том, что вас так проинструктировали?
Помолчав, Дэниел ответил:
— Да, коллега Илайдж.
— Это осложняет дело, Дэниел. Ну, а сами-то вы уверены, что доктор Фастольф не убивал Джандера?
— Насколько я его знаю, он говорит правду, и он вообще не стал бы вредить другу Джандеру.
— Но доктор Фастольф сам сообщил о наличии у него сильного мотива для совершения подобного деяния, в то время, как доктор Василия назвала совершенно другой мотив, такой же сильный и даже еще худший, чем первый. Если публика узнает о втором мотиве, все поверят в вину доктора Фастольфа.
Бейли неожиданно повернулся к Жискару:
— А как вы, Жискар? Вы знаете доктора Фастольфа дольше, чем Дэниел. Вы, зная характер доктора Фастольфа, согласны с тем, что он не мог разрушить мозг Джандера?
— Согласен, сэр.
Бейли неуверенно посмотрел на робота.
Он был менее совершен, чем Дэниел.
Насколько правдиво это подтверждение?
Может, он просто следует примеру Дэниела?
— Вы хорошо знали и доктора Василию?
— Да, сэр.
— И любили ее?
— Она была много лет на моем попечении, сэр, и эта задача ни в коей мере не была мне тяжела.
— Хотя она развлекалась с вашей программой?
— Она делала это очень умело.
— Могла она соврать насчет доктора Фастольфа?
— Нет, сэр, не могла.
— Значит, она сказала правду?
— Не совсем, сэр. Я бы сказал — она считает, что это правда.
— Почему же она так плохо думает о своем отце, если он хороший и добрый человек, как только что сказал Дэниел?
— Она была озлоблена различными событиями в юности. Она считала доктора Фастольфа ответственным за эти события, и он, пожалуй, действительно был их невольным виновником в какой-то мере. Мне кажется, он не думал, что эти события будут иметь такие последствия, к каким они привели. Но ведь человеческие существа не управляются прямонаправленными законами роботехники, поэтому трудно судить о сложностях двигающих ими мотивов.
— Что ж, довольно справедливо, — заметил Бейли.
