возможны случайные толчки и качка. Так что вы извините Жискара, что он не участвует в разговоре: все его внимание отдано машине.
Безопасна ли эта езда? Бейли чувствовал, как сжимается его желудок при мысли о такой игре с ветром. Как хорошо, что он несколько часов не ел! Он попытался думать о чем-то другом. Он вспомнил о движущихся дорожках на Земле, о том, как переходит с такой дорожки на соседнюю, еще более быструю, а затем обратно, на более медленную, умело наклоняясь в возникающем от этого ветре, идет в одном направлении по быстрой дорожке и в противоположном, по более медленной. В молодости Бейли делал это безошибочно и без задержек.
Ну, ведь и здесь то же самое! Машина на движущихся дорожках.
Нет, по правде говоря, не совсем. В Городе было строго определенное количество скоростных дорожек. Ветер там дул абсолютно предсказуемым манером, поскольку он был результатом движения. В грозу же ветер приобретал как бы собственный разум, ветер зависел от множества разных причин. Иначе говоря, это были как бы скоростные дорожки с добавочными осложнениями, дорожки бежали по-разному и резко меняли скорость.
Стемнело. Бейли ничего не видел, и стрелы молний не сияли больше, а слепили. Он открыл глаза, но это не помогало: он только сильнее воспринимал злобно грохотавший гром.
Жискар вдруг сказал:
— Машина работает не так, как ей положено.
— Не гроза ли ее повредила, друг Жискар? — спросил Дэниел.
— Не похоже, друг Дэниел. Эта машина не должна бы пострадать ни от какой грозы.
Бейли с трудом включился в разговор:
— Какого рода повреждение?
— Я бы сказал — подтекает компрессор, сэр, но очень медленно. Это не обычный прокол.
— Как же это случилось?
— Видимо, намеренное повреждение, пока машина стояла у Административного здания. Я это понял теперь, потому что с недавнего времени за нами следуют и стараются не перегнать.
— Почему, Жискар?
— Возможно, сэр, ждут, пока мы полностью остановимся. Движение машины становится все более неровным.
— До дома Фастольфа мы дотянем?
— Похоже нет, сэр.
Бейли попытался мобилизовать свой расслабившийся мозг:
— В таком случае, я совершенно неправильно расценил причины доктора Амадейро для нашей задержки. Он задерживал нас, пока его роботы испортили машину таким образом, чтобы мы сели тут в разгар грозы.
— Но зачем ему это? — потрясенно спросил Дэниел. — Захватить нас? Так вы уже были у него.
— Не меня. Меня никто не хочет захватывать. Опасность грозит вам, Дэниел.
— Мне?
— Да, вам. Жискар, найдите место, чтобы сесть. Дэниел должен как можно скорее выйти из машины и уйти в безопасное место.
— Это невозможно, — сказал Дэниел. — Я не могу оставить вас, когда вы чувствуете себя плохо, тем более, если преследователи могут повредить вам.
— Дэниел, они преследуют вас. Вы должны уйти, а я останусь в машине. Для меня нет никакой опасности.
— Как я могу поверить этому?
— Прошу вас, Дэниел. Как мне объяснить вам все? Вы здесь — самое важное лицо, более важное, чем Жискар и я вместе взятые. Дело не только в том, что я беспокоюсь о вас и не хочу, чтобы вам повредили. От вас зависит судьба всего человечества. Не заботьтесь обо мне. Я же один. Заботьтесь о миллиардах! Дэниел, прошу вас!..
Бейли чувствовал, что его бросает то взад, то вперед. Может, машина разламывается, или Жискар потерял над ней контроль?
Бейли это нисколько не тревожило.
Пусть себе машина разлетается на куски. Он будет только рад, когда наступит вечное забвение. Только бы ему уговорить Дэниела уйти, спастись!
Но как? Все было нереально, и он не мог ничего объяснить этим роботам. Самому ему ситуация была ясна, но как передать это понимание роботам, нелюдям, которые не понимают ничего, кроме своих Трех Законов, и позволят Земле и в дальнейшем всему человечеству отправиться в ад лишь потому, что они заняты защитой всего лишь одного человека, который у них перед глазами? Зачем вообще изобрели роботов?
И тут, как ни странно, пришел на помощь Жискар, низший робот. Он сказал своим бесцветным голосом:
— Друг Дэниел, я больше не могу вести машину. Наверное, будет лучше сделать так, как советует мистер Бейли. Он дал тебе очень сильный приказ.
— Как я могу оставить его, когда он нездоров, друг Жискар? — сказал расстроенный Дэниел.
— Ты не можешь взять его с собой во время грозы, друг Дэниел. Больше того, он, похоже, так тревожится за тебя, что ему может повредить, если ты останешься.
Бейли воспрянул духом.
— Да, — прохрипел он, — именно так. Жискар, вы пойдете с ним, спрячьте его, удостоверьтесь, что он не вернется, и придете за мной.
— Этого делать нельзя, партнер Илайдж. Мы не можем оставить вас одного без нашей заботы и охраны.
— Для меня нет опасности, делайте, как я сказал…
— Эти преследователи, — сказал Жискар, — вероятнее всего, роботы. Люди не решились бы выехать в грозу. А роботы не повредят мистеру Бейли.
— Они могут увезти его, — сказал Дэниел.
— Только не во время грозы, друг Дэниел, потому что это все явно повредит ему. Ты должен сделать то, что приказал мистер Бейли. И я тоже.
— Вот и хорошо, — прошептал Бейли.
Он был благодарен более простому мозгу, на который, видимо, было легче воздействовать и который был не способен различать нюансы возрастающих сложностей.
У него мелькнула мысль, что Дэниел заклинился между ощущением плохого самочувствия Бейли и настойчиво отданным приказом, и теперь его мозг трещит от конфликта. «Нет, Дэниел, — подумал он, — делайте только так, как я сказал, и не обсуждайте это». У него не хватило сил сказать это вслух.
Машина села с коротким лязгающим звуком, дверцы открылись с двух сторон и снова мягко закрылись. Роботы тут же исчезли. Как только они приняли решение, никаких колебаний больше не было, и они исчезли с непостижимой для человека скоростью.
Бейли глубоко вздохнул. Машина стала теперь как бы частью грунта. Он вдруг осознал, что большая часть его дурного состояния зависела от качки и бросков машины, от ощущения, что он уже не связан со Вселенной, а отдан на милость каких-то неодушевленных, равнодушных сил. Теперь все было тихо, и он открыл глаза. Он даже не сознавал, что они были закрыты.
Молнии все еще сверкали на горизонте, и гром продолжал греметь, а ветер, словно увидев, что машина стала теперь сильнее сопротивляться и сделалась менее уязвимой, чем была в воздухе, завыл еще пронзительнее.
Стало совсем темно. Глаза Бейли не видели ничего, кроме блеска молний.
Один!
Он слишком плохо себя чувствовал, ему было слишком не по себе, чтобы правильно соображать.
Даже сейчас ему было трудно понять, что он должен был бы сделать и что сделал, и в его
