— Семен, ты бутешь инженер, — хлопал офицер по плечу Романенко. Польщенный Семен суетился, хлопотал, словом, лез из кожи вон.
— Ну, деды, нажмем. Надо с первого дня угодить начальству.
— А где же лес брать, Семен? — спросил Степан Квач.
Романенко на минуту задумался, осмотрелся кругом.
— А вот, рядом, — указал он на рощу перед клубом. — Прямо с этого конца и пилите, тут покрупнее.
Никто не двинулся с места. Плотники неловко мялись, растерянно поглядывая то на недвижно стоящих хлопцев, то на Семена.
И вдруг кто-то спокойно спросил:
— Это зачем же рощу пилить?
— Я тебя не спрашиваю, а приказываю! — крикнул Романенко, не зная сам, к кому это относится.
— Рощу мы губить не будем и никому не позволим.
На мгновение Романенко опешил. Он не ожидал, такого ответа. Но вдруг угреватое лицо его преобразилось, нижняя челюсть выдвинулась вперед, обнаружив разительное сходство его с бульдогом, готовым наброситься.
— Кому это жалко рощу? — прохрипел он, нащупывая ногой ступеньку ниже.
— Всем, — коротко ответил Парфентий.
— Ах, это тебе, Гречаный, жалко?
— Я сказал — всем.
Бульдог сошел с крыльца.
— А ну, выйди сюда!
— Зачем?
— Выйди, говорят!
Парфентий сделал шаг вперед, за ним все хлопцы.
— Ничего, — обернулся он к товарищам и уже один сытел вперед.
Несколько секунд они молча стояли друг перед другом. Юноша смотрел на бульдожью морду Романенко и не мог определить, какое же чувство он испытывал к этому выродку, почему-то называвшемуся человеком. По какому праву этот гад сейчас распоряжается рощей, ими самими? Ну что может сделать этот презренный предатель? Ударить? Пусть попробует!
Романенко занес дрючок над головой Парфентия. Ни один мускул не дрогнул на лице юноши. Он только чуть поднял голову и прищурил глаза.
Семен опустил палку и куцей корявой пятерней левой руки наотмашь ударил Парфентия по лицу.
Позади стояли товарищи. Они ждали, что произойдет в следующую минуту. Гнев захлестывал и сами сжимались кулаки. Если бы в этот миг кто-нибудь проронил слово «бей», произошла бы, может быть, непоправимая ошибка. Но было тихо, и в этой тишине спокойный вопрос:
— За что?
— За язык длинный, — сказал Семен и поднялся на ступеньку.
— А рощу пилить все равно не будем, — тихо произнес Парфентий и громче добавил: — и никому не дадим. Она наша.
Парфентий глядел в побагровевшее лицо Романенко, только две крупные слезы горели на щеках у юноши. Он обернулся к товарищам и громко, чтобы слышал Романенко, сказал:
— Он ответит за это.
— Что-о-о?! Я вас в бараний рог согну, комсомолия! Все заметили, как задрожал в его руке дрючок и снова выдвинулась вперед тяжелая челюсть. Он ушел.
— Натворили вы, хлопцы, делов, — вздохнул дед Митрий, — он офицеру жаловаться побежал.
— Пусть жалуется.
— И на что она сдалась тебе эта роща, Парфуша? Хай она сказится, не до рощи теперь.
— Жалко, дедусю. Ведь мы сажали ее разве для этого? А им только волю дай. Сегодня рощу, а завтра… Нечего их пугаться.
Деду Митрию, старому человеку, стало от этих слов мальчика стыдно за свою минутную слабость.
— Кто испугался? Я испугался? Эх ты, да я… знаешь! Пусть только этот выйдет, я ему скажу… это я вначале трошки того, не раскумекал. Дед Митрий Карпаты перешел, в прорыве на германской участвовал. Эх, ты!
…Восемь лет назад, на одном из школьных собраний, молодой директор Владимир Степанович Моргуненко обратился к ученикам:
— Крымка наша — одно из красивейших сел на Одесщине. Школа у нас лучшая в районе. У нас хороший сельский клуб, но вот напротив клуба — пустырь. Давайте все дружно возьмемся и устроим там парк. Пусть каждый из нас посадит по два дерева и ухаживает за ними до тех пор, пока они вырастут. В Крымке будет парк культуры и отдыха. Вы понимаете, как это хорошо и как благодарны будут нам колхозники. А там и другие села последуют нашему примеру. И будут говорить. «По примеру крымских школьников». А как приятно, ребята, быть зачинателями хорошего и полезного дела.
Слова учителя запали в душу учеников, пробудили желание сделать доброе дело. И сколько в эти дни было хлопот, волнений! В школе и дома только и разговоров, что о парке. Ребята уже заранее с гордостью произносили «наш парк».
Ранней весной, как только оттаяла земля, школьники дружно взялись за дело. Ежедневно по окончании занятий ребята бежали на пустырь, копали ямки, бережно сажали акации, клены, ясени и тут же мчались к речке за водой. Ребята постарше носили воду ведрами, малыши таскали банками, молочными горшками с веревочными дужками. Потом огораживали маленькие хрупкие саженцы, чтобы не поломала «несознательная» скотина.
И пошла расти молодая рощица, зазеленели на деревцах яркозеленые листочки, зашелестели по ветру, стали тень бросать. Из года в год все длиннее и толще становились ветки, все гуще покрывались листвой, раздавались в толщину стволы, вместо молодой кожицы покрывались крепкой, шероховатой корой.
Так и выросла юная роща — детище и гордость крымских школьников…
И вот в Крымку пришли чужие люди и заставляют рубить рощу! Уничтожить то, что с такой любовью создано!
— Значит, решено? — спросил Парфентий товарищей.
— Не пилить деревья, — сказал Митя Попик и, поймав одобряющий взгляд деда Митрия, улыбнулся.
На площадке, как из-под земли, вырос локотенент Анушку, а рядом из-за его спины выглядывал Романенко.
— В чем дело? — тихо спросил офицер. Хлопцы молчали. Молчали и старики-плотники.
— Почему не хотели исполнить мой приказ? — Анушку улыбнулся, хотя этой улыбке никто не верил. Понимали, что наказания не миновать.
Парфентий собирался было говорить, но дед Митрий дернул его за рукав рубахи и выступил вперед.
— Нехорошо получается, господин начальник, — дед Митрий оглянулся на ребят, будто спрашивая: «ну как, начало правильное?», и продолжал: — жалко хлопцам рощу, сажали они её, старались и вдруг на тебе, взять да и срубить. Вон она, какая красавица вытянулась. И главное — прямо против вашего… этого… заведения. В окно глянете и глазу радостно. Да и тень, к тому же, холодок. Лето у нас, видите, какое жаркое, спаси бог.
И вдруг дед Митрий переменил тон, от хитрого, льстивого он перешел на живой, убеждающий.
— Теперь с другого боку глянем. Что толку в этих деревах? Никакого. Уж мы, старые плотники, знаем. Там одни кривули да сучья и ни на что они не годны.
— А что делать? — спросил офицер.
— Вот же лес рядом, за речкой, видите? Хлопцы оттуда натаскают, и перегородки будут первый сорт, и роща перед вашим окном цела. А то прицепился ваш Семен. — Дед Митрий подчеркнул слово «ваш». —
