себе, как ворвется в камеру и шепнет: «Пошли!» Да не шепнет, а крикнет в голос, потому что кроме них там никого в живых не будет.
Парфентий не слышал, как вошел отец и сказал: «Все в порядке».
Оба некоторое время молчат. Карп Данилович закручивает непомерно большую цыгарку и тянется к лампе прикурить. Парфентий замечает, что рука отца слегка дрожит. Как хорошо чувствует он это отцовское волнение. Парфентий с трудом задает вопрос:
— Тату, скажи, если тебя за меня будут таскать, издеваться, ты не обидишься на меня, тату?
Отец ласково глядит на сына.
— Нет. Ведь и тебе не легко будет. Будем все делить пополам. Я горжусь тобой. Не у всякого отца есть такой сын.
Время летит. Стрелки часов скачут, как угорелые. Вот они обе перемахнули через единицу и минутная, обогнав часовую, поползла вниз. Пора уходить.
Парфентий стоит посреди хаты большой, красивый, смелый. Он откидывает со лба упрямую золотую прядь волос и, обняв отца, целует его в лоб, в губы, в небритые жесткие щеки. Потом осторожно, на цыпочках подходит к Манюшке, сняв шапку, наклоняется к сестренке и целует ее в горячую щеку.
Маня что-то бормочет сквозь дремоту.
— Спасибо, Манюшка.
Маня не понимает.
— За что спасибо?
— За все, за все, понимаешь? Прощай, сестренка, скоро увидимся, — шепчет Парфентий и бежит в кухню. Он приподнимает с подушки голову матери и осыпает ее лицо горячими поцелуями.
— Прости меня, маменька, милая!
— Что с тобой? — спрашивает мать.
— Потом все узнаешь, мама. После. Тато тебе все объяснит, — бросает он на ходу и выбегает из хаты.
Мать вскакивает с постели и, замерев, слушает, как хлопнула наружная дверь и проскрипели по снегу торопливо удаляющиеся шаги.
— Ушел, — как бы про себя произносит отец. — Так надо, мать.
Глава 7
НАЛЕТ
Первую четверку вел Парфентий. Ей надлежало снять часового и освободить арестованных Дмитрия Попика и Михаила Клименюка.
Вторая четверка, под командованием Юрия Осадченко, должна была занять круговую оборону, прикрыть подходы к зданию жандармерии.
В два часа ночи, как было условлено, группа Парфентия собралась у задней, обращенной к пустырю, глухой стены большого здания клуба.
Во всем доме окна были плотно занавешены и на улицу не пробивалось ни одного пятнышка света. Будто дом был необитаем. Кругом стояла тишина поздней зимней ночи. Только шуршали гонимые ветром снега, да изредка, чуть поскрипывая, хлопала где-то неподалеку незапертая калитка.
— Будьте здесь на углу и следите за мной, — шепнул Парфентий товарищам, — как только скроюсь за дверью, бросайтесь ко мне. Оружие проверьте хорошенько.
Пригибаясь под окнами, Парфентий вдоль стены добрался до двери. Он пристально всматривался в рощу перед клубом, жадно ища кого-то. Вот он увидел, как черный небольшой комочек промелькнул от одного дерева к другому и слился со стволом. Это был Юрий Осадченко, командир второй прикрывающей четверки.
Парфентий подал знак. Юрий приблизился.
— Что у тебя? — спросил Гречаный.
— Анушку недавно вернулся из Голты. Сейчас у себя в кабинете, — доложил Юрий.
— А Брижатый?
— Он минут десять назад пришел сюда с жандармом. Теперь у начальника.
Это сообщение обрадовало Парфентия. Значит, предатель не уйдет отсюда.
— Твои все на местах?
— Все. Я расположил их с трех сторон здания, а сам наблюдаю за этой стороной.
— Кто четвертый?
— Демьян Попик.
— Добре. Следи за дверью и за нами.
Парфентий вернулся к своей тройке. Он обрисовал товарищам обстановку и приказал:
— Ни одному гаду не дать выйти отсюда живым. Бить в упор, наверняка Теперь так: мы с Мишей в камеру, а вы, Андрей и Соня, — к кабинету начальника. Все.
Дверь была плотно прикрыта. Парфентий знал, что здесь за дверью в коридорчике, на расстоянии, может быть, протянутой руки от него, сидит вооруженный солдат. А там, в конце коридора, дверь в камеру. Там ждут очередной пытки, а может быть, и смерти товарищи. Туда можно попасть, только убрав часового, что за дверью. В коридорчике есть еще две двери: одна налево в кухню, другая направо в кабинет начальника. Там сейчас двое. Один с черными усиками и злыми глазами, наверное, сидит за столом, другой стоит перед ним и отвечает на вопросы, а скорее всего рассказывает офицеру об организации, а может, по малодушию, спасая собственную шкуру, называет имена своих бывших товарищей. И загорелась в жилах Парфентия горячая кровь. В первое мгновение юноша почувствовал необъяснимое волнение, какое обычно наступает перед каким-нибудь сложным решением. Но волнение быстро прошло, оно сменилось спокойной решимостью. Парфентий крепко сжал в правой руке рукоять нагана, а левой ухватился за мерзлую скобу двери и потянул на себя. В тусклом неверном свете керосиновой лампы что-то бесформенное, черное поднялось и двинулось навстречу. Парфентий шагнул через порог и, ткнув дулом револьвера в середину черного чучела, нажал спуск. Тяжелое тело, издав копоткий утробный звук, рухнуло Парфентию под ноги. В это же мгновение трое, ожидавших за углом, вбежали в коридор. Парфентий задул на стене лампу. В коридорчике стало совсем темно.
— Вперед, — шепнул вожак.
В этот момент дверь в кабинет начальника открылась. В желтом квадрате света стоял писарь Петре.
— Что за стрельба? И почему темно? — спросил писарь часового.
Вместо ответа из темноты блеснул огонек, грохнул выстрел, и черный силуэт в дверях упал. На короткий миг все затихло. Только там, в глубине кабинета, отстучали торопливые шаги и хлопнула дверь. То убегал в смежную комнату Анушку.
— Кругом к окну! — скомандовал Гречаный. — Не выпускать!
Андрей и Соня бросились на улицу туда, где с задней стены выходили окна из квартиры Анушку.
Парфентий с Мишей Кравцем ворвались в кабинет. В углу они увидели Сашку Брижатого. Он стоял перед товарищами, которых предал. Стоял, не смея двинуться, будто на зыбкой жердочке, перекинутой через пропасть.
Стремительно летели мгновенья. И не было для объяснения ни времени, ни слов. Парфентий только и мог сказать:
— Подойди ближе.
Сашка сделал один шаг, расслабленный и нелепый. Парфентий поднял наган и в упор выстрелил в предателя. Брижатый навзничь повалился около убитого писаря Петре.
Товарищи бросились в конец коридора, сбив замок, ворвались в камеру.
— Митя! — тихо окликнул Парфентий.
Из темноты послышался слабый, похожий на стон ответ.
— Выходи, это я, Гречаный.
