товарищам. Что теперь с Мишей Клименюком? А Соня, Андрей, Юрий и остальные? Он не знает, что с ними произошло после боя с жандармами. Может быть, кто нибудь также ранен или убит? Удастся ли собраться всем в условленном месте?
Парфентий прислушался. По селу шла машина. Мотор выл, видимо, машина выкарабкивалась из снежного заноса. Она приближалась, направляясь к полиной хате, и остановилась. Послышались злые хриплые голоса. Затем на несколько минут все стихло, и снова голоса и рев машины, ближе, ближе. Парфентий прижался к холодному снегу. Машина шла по улице мимо школы. В глазах Парфентия помутнело, закачались деревья и хаты, запрыгала машина, наполненная людьми. Он до боли тер глаза, чтобы разглядеть как следует. Уж не обман ли, не видение ли это. Нет, это была страшная, живая явь. В кузове огромной машины, окруженные вооруженными жандармами, были его товарищи. Он узнал Михаила Кравца, Ваню Величкова. Володю Белоуса и других. «Что же это? Хватают всех подряд?.. Неужели предатель успел?..»
Машина скрылась за школьным домом и снова вынырнула. Парфентий услышал шум голосов.
— Прощайте, родные, больше не увидимся!..
И среди голосов он различил чистый, сильный девичий голос. Это был голос Поли.
— Прощай, — шептал он, — прощайте!
«Это значит, и в Катеринке и в Петровке арестуют товарищей». И жутко стало от мысли, что он ничем не может помочь, не в силах предотвратить беду. Единственное, что он может сделать, это бежать в Каменную Балку и предупредить Надю Буревич.
Парфентий снял с себя куртку, вывернул светлой подкладкой наверх и, смешавшись с белыми языками поземки, пополз на локтях в степь.
Глава 11
АРЕСТЫ
К рассвету из Первомайска в Крымку прибыл карательный отряд из двухсот жандармов. Все село было охвачено плотным, непроходимым кольцом вооруженных солдат. Около сотни жандармов с овчарками и пулеметами было расставлено вдоль опушки леса по берегу Кодымы. В этом месте локотенент Анушку больше всего боялся побега окруженных партизан.
Имея список членов подпольной организации, жандармы с помощью полицейских начали массовые аресты.
Охваченное диким ужасом, пробудилось в это утро село. Из края в край неслись крики матерей, стоны избиваемых арестованных, грубая брань жандармов. Пьяные, озверелые, они, врывались в хаты, стаскивали с постелей юношей и девушек, нещадно, с остервенением избивали их на глазах родителей и полураздетых бросали в машину.
Машина шла по улице от хаты к хате. Следом за ней бежала огромная толпа народа. То были матери, сестренки, братишки арестованных. Полураздетые и раздетые, с непокрытыми головами женщины кричали:
— Куда вы их увозите?
— За что хватаете детей?
Жандармы будто не слышали. Они прикладами отгоняли женщин, толкали в снег, Но матери поднимались снова, не чувствуя ни холода, ни боли от побоев, ни страха перед свирепыми жандармами, обступали машину.
В это время группы карателей были посланы по соседним селам. Шли аресты в Катеринке, Петровке. Были схвачены Маруся Коляндра и Соня Кошевенко, вернувшиеся ночью с налета на жандармский пост.
В Петровке арестовали руководителя группы Николая Демиденко, Петра и Бориса Демиденко.
К полудню почти все члены подпольной организации были арестованы.
Но начальник жандармерии не мог успокоиться на этом. На свободе оставались главари организации: Парфентий Гречаный и Дмитрий Попик, ускользнувшие из его рук. Он был уверен, что раненый и измученный Попик не мог уйти из села. Да и вообще, Анушку надеялся, что жандармский заслон не выпустит из села ни одного человека.
— Антон! — позвал Щербаня к себе в кабинет капитан Анушку. — Займись этими главарями. Хорошенько поищи по селу. Если не разыщешь — арестуй семьи и ко мне в жандармерию, в камеру. Жену учителя тоже.
На притихшей улице снова послышался шум.
Лукия Кондратьевна глянула в окно. К хате подходила группа жандармов, предводительствуемая Щербанем. Он шел в распахнутой меховой куртке, широко размахивая руками. Когда вошел в хату, молча оглядел все кругом и спросил:
— Где сын?
— Не знаю, — ответила женщина.
— Ах, не знаешь? — вспыхнул Щербань. — А муж?
— С утра вышел куда-то и до сих пор вот нет.
— Но ты знаешь, что твой сын главный бандит?
— Нет. От тебя впервые слышу, что мой сын бандит.
— И муж твой тоже бандит, с ним заодно был.
— И об этом не знаю, не слыхала.
Щербань недоверчиво посмотрел на женщину.
— Я не замечала за ними ничего.
Антона будто плетью хлестнули.
— Брешешь, стерва, скрываешь! Говори, куда спрятала мужа и сына! Запорю, как собаку!
Женщина молчала. То, что муж и сын были на свободе, придавало ей мужества. До прихода Антона она тревожилась, что их тоже арестуют, но теперь эти опасения исчезли. А за себя она не боялась. Уж пусть теперь с ней что хотят делают.
— Если не скажешь, где прячутся твои бандиты, вместо них в петлю пойдешь.
— Ну что же, твоя сила, вешай, — произнесла женщина.
Рассвирепев, Антон наотмашь хлестнул плеткой Лукию Кондратьевну по лицу. Та не вскрикнула, не ахнула, а молча повалилась на кровать. Маня в испуге бросилась к матери.
— Мама, только не плачь, — шопотом произнесла она и уставилась большими, серыми глазами на мучителя.
— Маму не трогайте, лучше меня возьмите, — решительно сказала девочка, — меня повесьте, ведь вам все равно, кого вешать.
Полицай оттолкнул Маню и почтительно обратился к жандармам:
— Надо обыскать хорошенько, они научились прятаться.
Долго рылись жандармы в каморке и сарае, лазили на чердак, в погреб. И нигде ничего не нашли. Антон бросил:
— Одевайтесь поживее, да пошли с нами. Так вернее дело будет.
— По-твоему я тоже бандитка? — спросила женщина. — И она бандитка? — указала она на дочь.
— Без разговоров! Давай, пошли! Там объяснят, кто вы такие.
Карп Данилович в это время сидел на чердаке сарая в каморке. Он услышал, как прошли мимо жандармы и скрылись в хате, потом, через несколько минут, шуршали рядом на чердаке, перерывая во всех уголках солому, затем, ругаясь и отплевываясь от пыли, снова ушли в хату. Среди слитного шума голосов он различил голос Щербаня:
— Нечего и запирать, коли тут жить никто не будет.
Несколько секунд было тихо. Вся группа шла молча и когда вышла на дорогу, женщина решительно крикнула:
— Не пойду! Никуда от своей хаты не пойду!
