тёплым, но шершавая бинтовая повязка, идущая через всю его грудь пугала её.
- Дождь идёт? - спросил Луксор, проводя рукой по её влажным волосам.
- Немного, - всхлипнула она. Комок в горле постепенно таял, и Маша решилась поднять на него глаза. - Тебе правда лучше?
- Правда, правда, - он тихо засмеялся. - Не дождёшься ты моей смерти.
- Дурак, - обиделась она. - Я сама не знаю, как пережила эти дни.
- Бедная моя, - Луксор взял её лицо в ладони и улыбнулся, разглядывая Машу словно в первый раз.
Она снова попыталась отвернуться, пряча от него заплаканное лицо, и тяжело вздохнула. Так хотелось рассказать, что эти три дня она не жила - металлический стержень, выращенный внутри, то и дело грозил надломиться. Рассказать, как однажды она поймала себя на том, что два часа к ряду стоит возле окна, вцепившись побелевшими пальцами в подоконник, и ничего не видит перед собой. Как она ничего не знала, и ещё больше мучилась, пытаясь унять воображение. Когда ей сказали, что кризис миновал, и врачи, которые три дня боролись за его жизнь, вздохнули спокойно, она не поверила.
Как засыпала и просыпалась с одной только мыслью - что с ним сейчас? Как суеверно боялась произносить даже мысленно слово 'умер', отгоняя от себя колючий холод. Как чувствовала этот холод везде - дрожала дома под одеялом, на работе, на улице. Как по вечерам капали на клавиатуру ноутбука её слёзы. Как сидела на полу в своей комнате, спрятавшись от всего мира за письменным столом, и снова перелистывала справочник в мобильном телефоне. Его номера там не было с того самого утра.
- Знаешь, я слышал твой голос, - Луксор поймал её за руку и поцеловал в ладонь. - Это ты меня спасла.
- Я тебя не спасла, - Маша судорожно втянула воздух.
- Ну всё, хватит. Ты не виновата.
- Замечательно, я не виновата, - она уткнулась ему в плечо и вдруг правда почувствовала себя спокойнее. - Прости меня.
- Перестань. Это я должен у тебя просить прощения. Не стою я твоих слёз, - он погладил её по спине.
С минуту они молчали. Маша смотрела в окно на серое небо, положив голову на плечо Луксора, а он осторожно обнимал её, как будто боялся повредить хрупкое произведение искусства. В дверь деликатно постучались.
Маша вздрогнула и отпрянула от Луксора, пересаживаясь с кровати, куда успела переползти, на свой стул. В палату заглянула всё так же медсестра.
- У нас посещения в шесть заканчиваются. Через десять минут, - она смутилась и захлопнула дверь.
- Хочешь, я завтра к тебе приду? - Маша вытерла рукой мокрые щёки.
- Я мечтаю об этом, - Луксор снова притянул её к себе и поцеловал замершую девушку в висок. - Я только ради этого и живу.
- А ты обещай выздоравливать, тогда приду.
Она не остановила то мгновение, когда её губы оказались совсем рядом с его губами, только почувствовала его тепло. Понимая, что противостоять ситуации бессмысленно, и одновременно уже начиная жалеть о своей слабости, она поцеловала Луксора. Маша думала, что сам бы он никогда не решился на это. Только он откликнулся на поцелуй, осторожно обнял её за талию.
Маша оторвалась от него, всё ещё ощущая тепло на губах. Луксор провёл ладонью по её щеке.
- Вот бы тебя не отпускать, - он грустно улыбнулся. - Приходи завтра, ладно? Если сможешь... Я буду ждать.
Маша быстро поцеловала его в уголок губ и встала.
- Тебе нужно больше отдыхать, - произнесла она строго. - Поправляйся.
Уже выходя из стеклянных дверей здания, Маша поняла, что больше не дрожит. Смертельный холод отступил. Капли дождя падали с потемневшего неба. Нью-Питер по-прежнему полз потоками машин по мокрому асфальту, но горели белые фонари, и мир кружил вокруг привычным хороводом.
Глава 25. Песня о рыжем котёнке
Когда после трёх лет молчания Орлана заговорила, Зорг не сумел обрадоваться этому.
Совет сорвался в самом начале. Герольд Конн только принялся говорить о новой схеме порталов, старую удобно было использовать внутри кварталов, но переходить между кварталами оказалось муторно. Глухие границы между кастами едва удалось открыть. Глава учёных чертил на повисшей в воздухе карте империи основные маршруты. Эрвин поглядывал на безучастного ко всему происходящему Аграэля, Конрад задумчиво шевелил усами, как будто увидел перед собой муху и думал, как бы половчее её схватить. Было похоже, что новая схема интересует лишь троих: императора, Герольда и Ишханди, до сих пор прикрывающую лицо чёрной вуалью.
В дальней комнате замка вдруг начала гаснуть маленькая оранжевая звёздочка.
Император поднял руку, останавливая размеренную речь учёного. Герольд замолчал, и искра очередного портала зависла на его пальцах, так и не упорхнув на карту. Ишханди дёрнулась, блеснув на императора глазами из-под вуали. Не объяснив никому причины, Зорг стремительно вышел из залы советов.
Больше всего он хотел, чтобы внутреннее зрение подвело его, чтобы Орлана оказалась жива и здорова. Ну должны же, в конце концов, и высшие маги ошибаться иногда.
Она лежала в углу комнаты, свернувшись клубком, как будто пыталась спрятаться от своего кошмара. Кровавый след тянулся по всей комнате: по зелёному ковру с длинным ворсом, по мраморному полу. Зорг приподнял Орлану над полом, поддерживая её за спину. Её голова безвольно откинулась назад. В свете белого пламени стали видны жуткие раны.
Самая глубокая шла по руке: от плеча до локтя, растерзала рукав потяжелевшего от крови синего платья. Ещё одна была на щеке, она превратила бледное лицо Орланы в треснувшую маску.
Не было времени на целителей. Шепча заклинания передачи силы - самые грубые и трудные - Зорг останавливал кровь и стягивал края ран. Звёздочка перед мысленным взором не горела - едва заметно теплилась. Он вдруг почувствовал её прикосновение: холодные пальцы Орланы тронули его руку. Зорг прижал к себе дочь, коснулся губами её волос.
- Всё будет хорошо, милая, - прошептал он.
Орлана приоткрыла глаза.
- Я уже не уйду из этой сказки, - её голос был слабее шепота травы, но заставил его на секунду оборвать дыхание.
- Какой сказки, родная?
- Про смерть, - почти беззвучно промолвила Орлана.
Зорг поднял её и услышал, как на мраморные плиты из её ослабевшей руки падает меч.
Маша вернулась из вынужденного отпуска и вышла на работу. Пропал волшебный мир её неведения. Она снова чувствовала, что Галактус исполнил своё любимое па - убрал её с поля боя по одному ему известным причинам. В Нью-Питере Маша ощущала себя чужой. В первый раз за столько лет город не радовал её вечерним ветром и огнями, отражающимися в лужах. Она всё отчётливее понимала, что не хочет больше здесь находиться, но связывала только с опасностью столкнуться с бойцами 'Белого ветра' на тёмной улице.
Вражеские боевики не бездействовали. Потом Маша узнала, что за день до её возвращения из отпуска произошло нападение на Антонио. Он застрелил троих приверженцев 'Ветра', сам чудом остался жив, а утром следующего дня стены в его подъезде оказались разукрашенными устрашающими надписями.
Яну пришлось немедленно отправить в другой город, в специальный лагерь для подобных случаев.
