Тревиц. — Вы не можете знать всего. Это сущ… она недавно с нами. Я бы за это время выучил только начатки языка, а она уже свободно говорит на галактическом, использует практически полный словарь. Да, я знаю, вы ей помогаете, но мне хотелось бы, чтобы вы перестали.
— Дело не в том, что я помогаю. Она очень умная. Настолько умная, что мне хочется сделать ее частью Геи. Если окажется, что она еще достаточно молода, и это возможно, мы сможем изучить солярийцев, чтобы со временем вобрать всю их планету. Фоллом может оказаться очень полезной для нас.
— А вы не подумали о том, что солярийцы даже по моим стандартам патологические изоляты?
— Если они станут частью Геи, они перестанут быть изолятами.
— Я не согласен с вами, Блисс. Солярийский ребенок кажется мне опасным. Я думаю, нам надо от него избавиться.
— Как? Вытолкнуть через шлюз? Или убить, разрубить на кусочки и пополнить ею наши продовольственные запасы?
— Ох, Блисс, — сказал Пелорат.
— Фу, я ничего такого не думал, — сказал Тревиц. Он прислушался. Флейта звучала без сбоев и дрожи. Они говорили полушепотом. — Когда кончится наш поиск, надо будет вернуть ее на Солярию, и надо устроить, чтобы Солярию отрезали от остальной Галактики. Мне кажется, что Солярию надо просто уничтожить, я боюсь этой планеты и не доверяю ей.
— Тревиц, я знаю, что у вас талант приходить к правильным решениям, — сказала Блисс после некоторого раздумья. — Но я знаю также, что вы с самого начала были настроены против Фоллом. Может быть, из-за того, что на Солярии вас унизили, вы злитесь на эту планету и на всех ее обитателей. Поскольку я не могу вмешиваться в ваш разум, наверняка я этого не знаю. Но помните, пожалуйста, что мы сейчас были бы мертвы и, я думаю, похоронены на Альфе, если бы не взяли Фоллом с собой.
— Знаю, Блисс, но все равно…
— Ее умом надо восхищаться, а не завидовать.
— Я ей не завидую. Я ее боюсь.
— Ее ума?
— Нет, не совсем. — Тревиц покусал губу.
— Так чего же вы боитесь?
— Не могу сказать, Блисс. Если бы я знал, чего боюсь, я бы, возможно, не боялся. Это нечто, чего я не понимаю. — Голос Тревица стал тише, он как будто говорил сам с собой. — В Галактике много такого, чего я не понимаю. Почему я выбрал Гею? Есть ли в психоистории пропущенный постулат? Если есть, то какой? И кроме всего этого, почему меня так беспокоит Фоллом?
— К сожалению, — сказала Блисс, — я не могу ответить на эти вопросы. — Она встала и вышла из кают-компании.
Пелорат посмотрел ей вслед и сказал:
— Все не так уж плохо, Голан. Ведь мы нашли Землю и приближаемся к ней. Может быть, на Земле разрешатся все загадки. И пока ничто не пыталось остановить нас на пути к Земле.
— Мне это не нравится, — тихо сказал Тревиц.
— Не нравится? Почему? — спросил Пелорат.
— Честно говоря, я был бы рад проявлению признаков жизни.
Пелорат поднял брови.
— Значит, вы обнаружили, что Земля все-таки радиоактивна?
— Не совсем. Но она теплая. Немного теплее, чем можно ожидать.
— Это плохо?
— Необязательно. Может быть, там просто жарко, но, несмотря на это, можно жить. Облачный слой толстый и определенно состоит из водяных паров. И эти облака вместе с обширным океаном могут сохранять условия, пригодные для обитания, несмотря на температуру. Я пока что не уверен. Только…
— Да?
— Если бы Земля была радиоактивной, этим вполне можно было бы объяснить, почему она теплее, чем ожидалось.
— Но ведь это не является обратным аргументом? Если она теплее, чем ожидалось, это еще не значит, что она должна быть радиоактивной.
— Нет. Не значит. — Тревиц вымученно улыбнулся. — Нет смысла расстраиваться заранее, Янов. Через пару дней я смогу сказать наверняка.
Фоллом, глубоко задумавшись, сидела на койке. Когда вошла Блисс, Фоллом быстро взглянула на нее, затем снова опустила глаза.
— Что случилось, Фоллом? — спокойно спросила Блисс.
— Почему Тревиц меня не любит, Блисс?
— Почему ты думаешь, что он тебя не любит?
— Он смотрит на меня нервно… можно так сказать?
— Может быть.
— Когда я рядом, он смотрит на меня нервно, его лицо немного морщится.
— Тревицу сейчас тяжело, Фоллом.
— Потому что он ищет Землю?
— Да.
— Он особенно нервничает, — подумав, сказала Фоллом, когда я что-нибудь двигаю мыслями.
Блисс поджала губы.
— Я же просила тебя не делать этого, особенно при Тревице!
— Ну… Это было вчера здесь, в каюте, и он стоял в дверях и видел. Я не знала, что он смотрит. И вообще, я лишь старалась поставить на ребро фильмокнигу Пела. Я ничего не ломала.
— Это его нервирует, Фоллом, и я хочу, чтобы ты этого не делала ни при нем, ни вообще.
— А он нервничает, потому что сам так не может?
— Возможно.
— А ты так можешь?
Блисс медленно покачала головой.
— Нет, не могу.
— Но ты не нервничаешь, когда я это делаю? И Пел не нервничает.
— Люди отличаются друг от друга.
— Я знаю, — сказала Фоллом с таким напряжением, что Блисс удивилась и нахмурилась.
— Что знаешь, Фоллом?
— Что я отличаюсь.
— Конечно. Я же сказала. Люди отличаются друг от друга.
— Я иначе устроена. Я умею двигать вещи мыслями.
