отстранился, сказав:
— Послушайте, я бы не хотел, чтобы сюда сейчас вошел Янов и увидел нас. Я не знаю, что он подумает.
— Он не придет. Он спит, и я слегка усилила это состояние. Если он начнет просыпаться, я узнаю… Продолжайте. Вы хотели посетить все три. Что же изменилось?
— Я не хотел без необходимости застревать на каждой планете. Если на Авроре уже двадцать тысяч лет нет людей, то сомнительно, чтобы тут сохранилась какая-нибудь информация. Я не собирался торчать здесь неделями и месяцами, отбиваясь от собак, кошек и других опасных животных в поисках какого-нибудь обрывка информации для справочника. Может быть, на остальных двух планетах, или на одной из них, сохранились нетронутые библиотеки или живут люди… Так что я собирался немедленно отсюда улететь. Если бы я это сделал, мы были бы уже в космосе и в полной безопасности.
— Но?
— Но если на этой планете есть все еще функционирующие роботы, у них может оказаться важная информация. С роботами иметь дело безопаснее, чем с людьми, поскольку, как я слышал, они не могут причинить вред человеку и должны повиноваться приказам.
— Значит, вы изменили план и собираетесь искать роботов на этой планете?
— Мне не хочется, Блисс. Я считаю, что роботы не могут просуществовать двадцать тысяч лет без ремонта… Но раз вы заметили одного с проблеском активности, ясно, что я не могу полагаться на свой здравый смысл. Может быть, роботы более долговечны, чем я предполагал. Или они могут сами себя ремонтировать.
— Выслушайте меня, Тревиц, и, пожалуйста, сохраните в тайне то, что я скажу.
— В тайне? — удивился Тревиц. — От кого?
— Ш-ш. От Пела, конечно. Вам не нужно менять планы. На этой планете нет функционирующих роботов. Я ничего не уловила.
— Но того одного достаточно, чтобы…
— У того одного я тоже не уловила активности. Он не функционировал давным-давно.
— Но вы сказали…
— Я знаю, что я сказала. Пелу показалось, что он уловил движение и услышал звук. Пел романтик. Он всю жизнь собирал материалы. Но оставить след в науке нелегко. Ему очень хочется сделать открытие. Он был счастлив, когда нашел слово 'Аврора'. Ему ужасно хотелось сделать еще одно открытие.
— Вы хотите сказать, что Янову так хотелось сделать открытие, что он убедил себя, будто нашел функционирующего робота, хотя на самом деле этого не было?
— Он наткнулся на кусок ржавчины, в котором было не больше сознания, чем в скале под ним.
— Но вы подтвердили рассказ Янова.
— Я не могла огорчить Пела. Он так много значит для меня.
Тревиц молча смотрел на Блисс. Потом сказал:
— Объясните мне, почему он так много значит для вас. Я хочу знать. Мне это важно. Он должен казаться вам совершенно неинтересным пожилым мужчиной. Он изолят, а вы презираете изолятов. Вы молоды и красивы. Есть множество элементов Геи с красивыми и здоровыми телами, вы могли бы любить их и достичь вершин наслаждения. Зачем же вам Янов?
— Разве вы его не любите? — спросила Блисс, серьезно глядя на Тревица.
— Мне он очень дорог, — ответил Тревиц, пожав плечами. — Я его очень люблю.
— Вы знакомы с ним недавно, Тревиц. Почему же вы его любите?
Тревиц почувствовал, что улыбается, хотя не сразу это понял.
— Он такой необычный человек. Он, по-моему, ни разу в жизни не подумал о себе. Ему приказали отправиться со мной, и он отправился. Без жалоб. Он хотел лететь на Трантор, но когда я сказал, что хочу лететь на Гею, он не стал спорить. А теперь он отправился со мной искать Землю, хотя знает, что это опасно. Я уверен, что если бы ему пришлось отдать жизнь за меня — или за кого угодно — он бы отдал ее безропотно.
— А вы, Тревиц, отдали бы за него жизнь?
— Может быть, если бы у меня не было времени подумать. Иначе я бы заколебался и, возможно, струсил. Я не такой добрый, как он. Из-за этого мне так хочется защитить его и сделать все, чтобы он остался добрым. Я не хочу, чтобы Галактика ожесточила его. Понимаете? И от вас я должен его защищать особенно. Для меня невыносима мысль, что когда-нибудь он перестанет вас забавлять, не знаю, чем именно, и вы его бросите.
— Я подозревала, что вы думаете что-то в этом роде. А вам не приходило в голову, что я вижу в Пеле то же, что видите в нем вы? И даже больше, потому что могу читать его разум. Разве я хоть раз чем-нибудь обидела Пела? Я подтвердила его фантазию насчет робота, потому что не могла его огорчить. Тревиц, я знаю, что такое доброта, так как каждая часть Геи готова пожертвовать собой ради целого. Мы не знаем другого образа действий. Но мы при этом ничего не теряем, поскольку целое сохраняется. Пел — это что-то другое. — Блисс больше не смотрела на Тревица, она как будто говорила сама с собой. — Пел — изолят. Он самоотверженный не потому, что он часть целого, а потому, что он такой. Понимаете? У него есть, что терять, и все-таки он самоотверженный. Из-за него мне стыдно, что я такова без страха потерь, а он таков, как есть, без надежды получить награду. — Она взглянула на Тревица и все так же серьезно продолжала: — Знаете, насколько лучше я понимаю его, чем вы способны понять? И неужели вы верите, что я способна его огорчить?
— Блисс, — произнес Тревиц, — вы сегодня сказали: 'Давайте дружить', и я ответил: 'Если хотите'. Я сопротивлялся, потому что думал, что вы можете принести Янову горе. Теперь моя очередь. Давайте дружить, Блисс. Вы можете продолжать указывать преимущества Галаксии, а я могу и дальше отвергать ваши доводы, но давайте дружить, несмотря на это. — И он протянул руку.
— Конечно, Тревиц, — ответила Блисс, и их руки встретились в крепком пожатии.
Тревиц тихо улыбался про себя. Улыбка не отражалась на его лице, она была внутренней.
Во время поисков первой Запретной планеты Пелорат и Блисс сидели рядом, внимательно следили и задавали вопросы. Теперь они спали в своей каюте, предоставив Тревицу делать все одному.
Это было даже лестно, потому что показывало, что они верят Тревицу и знают, что он справится. Собственно, опыт по нахождению первой планеты показал, что на компьютер можно положиться.
На экране появилась еще одна яркая — не записанная в галактических картах — звезда. Она светилась ярче звезды, около которой обращалась Аврора, тем примечательнее было, что ее нет в памяти компьютера.
Тревиц подивился причудам исторической памяти. Целые эпохи выбрасывались из сознания. Целые цивилизации забыты. И все же из глубины далеких веков проскользнули неискаженными отдельные факты. Как эти координаты.
