Невидимым лучом Тревиц провел сначала по лицевому щитку, особенно по краям, а потом методично по всему скафандру Пелората.
— Поднимите руки, Янов, — бормотал он, — теперь обопритесь на мое плечо и поднимите ногу, надо обработать подошвы… теперь другую… Вам не жарко?
— Не могу сказать, что меня овевает прохладный ветерок, Голан.
— Ну что ж, дайте теперь мне испробовать собственное лекарство. Обработайте меня.
— Я никогда не держал в руках бластера.
— А сейчас придется. Ухватите его вот так и нажмите большим пальцем на эту кнопочку. И крепче сжимайте рукоятку… Правильно. Теперь пройдите по моему лицевому щитку. Двигайте бластер равномерно, не задерживайтесь долго на одном месте. По остальному шлему, теперь вниз по щеке и шее.
Тревиц продолжал давать указания, а когда Пелорат подогрел его во всех местах, из-за чего Тревиц пренеприятнейшим образом вспотел, он забрал бластер у Пелората и осмотрел заряд батареи.
— Израсходовали больше половины, — сказал Тревиц и начал методично и тщательно поливать стены шлюза, пока не разрядил бластер, который сам сильно разогрелся от долгой работы. Затем спрятал бластер в кобуру.
Только после этого Тревиц дал сигнал двери в корабль. Шипение и дуновение воздуха было приятно, конвекция воздуха быстрее охлаждала скафандр, чем одно тепловое излучение. Возможно, это было только воображение, но Тревиц сразу почувствовал прохладу. Прохлада, пусть даже воображаемая, обрадовала.
— Теперь можете снять скафандр, Янов, и оставьте его в шлюзе.
— Если не возражаете, — сказал Пелорат, — прежде всего я бы хотел принять душ.
— Прежде всего не выйдет. Я подозреваю, что прежде всего вам придется объясниться с Блисс.
Конечно, взволнованная Блисс ждала их. Из-за ее спины выглядывала Фоллом, вцепившаяся в руку Блисс.
— Что случилось? — строго спросила Блисс. — Что вы там делали?
— Принимали меры против инфекции, — сухо сказал Тревиц. — И я включаю ультрафиолетовое облучение. Распакуйте темные очки. Пожалуйста, скорее.
Когда к свету, который испускали стены, добавилось ультрафиолетовое излучение, Тревиц принялся раздеваться. Он по очереди одну за другой снимал влажные одежды и вытряхивал их, поворачивая во все стороны.
— Это просто предосторожность, — сказал он. — Вы тоже сделайте это, Янов… Да, Блисс, мне придется полностью раздеться. Если вам неудобно, пройдите в другую каюту.
— Меня это не смущает, — сказала Блисс, — я вас прекрасно себе представляю и уж, конечно, ничего нового не увижу… Что за инфекция?
— Да так, пустячок, — с деланным безразличием сказал Тревиц, — который, если предоставить ему возможность, может принести большой вред человечеству.
Они сделали все что надо. Пригодилось и ультрафиолетовое облучение. Согласно инструкциям, приданным 'Далекой Звезде', это облучение как раз предназначалось для дезинфекции, хотя Тревиц считал, что всегда существовало, а иногда побеждало искушение использовать излучение, чтобы создавать модный загар для людей, на чьих планетах загар считался модным. Но как бы им ни пользовались, облучение дезинфицировало.
В космосе Тревиц подвел корабль к солнцу Мельпомении, насколько позволяли требования безопасности, и вертел и крутил 'Далекую Звезду', пока не убедился, что вся ее поверхность омыта ультрафиолетовыми лучами. И, наконец, они вызволили из шлюза два скафандра и тщательно исследовали их, пока Тревиц не удовлетворился.
— И все это, — сказала Блисс, — из-за моха. Так, Тревиц, вы сказали, мох?
— Я назвал его мохом, — ответил Тревиц, — потому что он показался мне похожим на мох. Но я не ботаник. Наверняка я могу только сказать, что он ярко-зеленый и может обходиться очень малым количеством световой энергии.
— Почему очень малым?
— Этот мох не может выжить при прямом освещении солнечными лучами. Его споры повсюду, а вырастает он в темных углах, в щелях, в статуях — везде, где находится источник двуокиси углерода, питаясь энергией рассеянных фотонов света.
— Вы, кажется, считаете мох опасным, — сказала Блисс.
— Он может оказаться опасным. Если бы мы занесли сюда споры, они нашли бы здесь достаточно темных углов и неограниченное количество двуокиси углерода.
— Только три сотых процента нашей атмосферы, — сказала Блисс.
— Для них и это много, а в нашем дыхании его четыре процента. Что, если бы споры проросли у нас в ноздрях или на коже? Что, если бы они разложили и уничтожили всю нашу пищу? Что, если бы они начали выделять токсины, смертельные для нас? И если бы мы постарались уничтожить весь мох, но занесли хотя бы несколько спор на другую планету, мох распространился бы там и попал оттуда на другие планеты? Кто знает, какой ущерб он мог бы причинить!
Блисс покачала головой.
— Жизнь, — заявила она, — не обязательно опасна только оттого, что она необычна. Вы слишком легко прибегаете к убийству.
— Это говорит Гея, — сказал Тревиц.
— Конечно, но ведь я дело говорю. Может быть, этот мох приспособлен к жизни на Мельпомении и не выжил бы на других планетах, где много света и двуокиси углерода.
— Вы хотите, чтобы я рискнул? — спросил Тревиц.
Блисс пожала плечами.
— Ладно, не оправдывайтесь, вы изолят и не могли поступить иначе.
Тревиц собрался ответить, но тут зазвенел чистый высокий голос Фоллом. Она говорила на своем языке.
— Что она говорит? — спросил Тревиц у Пелората.
— Фоллом говорит, что… — начал Пелорат.
Однако Фоллом сама сообразила, что не все понимают ее язык, и начала снова.
— Вы там нашли Джемби?
Фоллом произносила слова старательно, и Блисс довольно улыбнулась.
— Правда, она уже хорошо говорит на галактическом?
— Если я начну объяснять, — тихо сказал Тревиц, — я все испорчу. Блисс, объясните ей сами, что мы не нашли там никаких роботов.
