– Мадам, в казино не бывает окон, – ответствовал крупье.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
– Нельзя ли открыть окна? – попросила молоденькая балерина Любочка в университетской высотке, так же разволновавшись, когда впервые увидела своего будущего мужа – Арсения Царева. Случилось это более полувека назад.
Необычайно жаркая весна в столице – столбик термометра в апреле показывал до тридцати градусов – сменилась таким же жарким летом. Окна в высотном здании Университета на Ленинских горах были закрыты наглухо.
– Вздумается еще кому-нибудь сигануть вниз, – на все просьбы о воздухе отвечал распорядитель по эксплуатации здания, – а мне отвечать.
В маленькой аудитории по случаю двадцатипятилетия Арсения Царева набилось полно народу. Принесли кто что мог. Девушки испекли пирог с луком.
Ребята сбросились на любительскую колбасу, от которой даже по коридорам разносился такой мясной запах, что выдержать было невозможно, текли слюнки. Кто-то сала домашнего притащил, кто-то огурцов собственного посола. Послевоенная молодежь не была избалована разносолами.
Картошку отваривали на плитке. На атасе стояли по цепочке: завхоз увидит плитку – отберет. Две бутылки «Цимлянского игристого» только для девушек. Сургучную пробку из бутылки «Московской» водки выбивали бережно. Несколько длинных письменных столов притащили из деканата и накрыли белыми простынями, выпрошенными в общаге у кастелянши.
Царева посадили с единственной девушкой на физмате, прозванной за способности к точным наукам Марией Склодовской-Кюри. Обладательница высокого в научном мире титула, полненькая коротконогая блондинка питала к высокому стройному юноше Арсению, подающему большие надежды, особые чувства. Защитив кандидатскую, он к своим двадцати пяти уже работал над докторской. Помимо необычайных способностей, Арсений был хорош собой. Зачесанные назад волосы, рубашка с воротником апаш, расклешенные брюки, пока еще не победила мода на узкие дудочки, придавали ему вид вовсе не ученого, а залихватского парня.
Вопреки мнению, что все ученые девушки – сухие синие чулки, Машка Кюри слыла хохотушкой, душой компании и вообще своей в доску. Однако никому не позволялось запросто положить ей на плечо руку или рассчитывать на нечто большее, чем дружеское рукопожатие.
В день юбилея, заглядывая в глаза Арсению, она вся светилась и уже на правах собственницы спрашивала, что желает увидеть на тарелке именинник.
– Машка, – кричали ей со всех сторон, – селедочки, селедочки с луком ему положи и много водки!
– Чтобы горько! – заикнулся кто-то, поглядывая на давно сложившуюся пару.
– Пусть сам скажет, – упрямилась она, счастливо улыбаясь, что просто сидит с ним рядом во главе стола, словно невеста, и его плечо касается ее груди.
Приготовившись произнести речь, Арсений встал и увидел, что плотно закрытая от посторонних глаз дверь небольшой аудитории распахнулась и на пороге появилась девушка неземной красоты: тоненькая, высокая, в приталенном пышном платье с широким стоячим воротником, в туфельках на каблучках. Ребята замерли от восторга.
Но Арсений не растерялся.
– Прекрасная незнакомка, – с пафосом произнес он, – не соизволите ли принять участие в нашем празднике?
– Я тут заблудилась, услышала голоса и зашла спросить, – засмущалась прекрасная незнакомка.
– Сначала ответьте, – настаивал Царев.
– Соизволю, если вы откроете окно, у вас так душно! – Увидев красавца Арсения, не зря прозванного Царем, она залилась румянцем.
Несмотря на строгие университетские запреты, ребята наперегонки бросились исполнять ее просьбу – выламывать деревянные рамы, наглухо заколоченные завхозом.
– А теперь выпьем за здоровье именинника и за счастье, – опередив тост Арсения, недовольная Маша встала, – за наше счастье, – со значением произнесла она и, опрокинув одним махом бокал шампанского, крепко поцеловала Арсения в губы. Все закричали, затопали ногами, только пришедшая девушка, немного пригубив из бокала и поблагодарив, громко спросила:
– А которая тут дверь ведет в самую трудную науку?
– Вы не ошиблись дверью. В самую трудную науку – это как раз к Цареву! – закричали все хором. – Он как раз студентов набирает.
– Способных, – хмуро поправила Маша.
– Я еще не студентка, но способная, – под общий хохот сообщила девушка, – только я с пяти лет балетом занималась, а не математикой. Теперь хочу доказать родителям и самой себе, что могу не только прыгать в пуантах, но и выводить формулы.
В формулы балерине Любочке поиграть было не суждено. На первом же вступительном экзамене по математике старый профессор ей сказал:
– Милая девочка, вы зазубрили прекрасно материал. Но у вас нет полета.
– Полета? – переспросила будущая балерина.
– Именно, полета.
– Вы ошибаетесь, я балерина, я умею летать! – сердито надула она губки.
– Вот и летайте себе в балете. Летайте. – Старый профессор из-под очков оглядел абитуриентку. – Счастливого вам пути.
Триумфальный полет Любови Михайловны длился четверть века. Она стала одной из первых прим советского балета и женой великого ученого-физика Арсения Царева.
Машка Кюри, с горя бросив Москву, уехала в Новосибирск, в город ученых. Она не смогла пережить, что горделивый красавец Царев, однажды почти признавшийся ей в любви, так жестоко изменил.
О том, что Арсений встречается с балериной, она узнала, как всегда бывает в таких случаях, последняя.
Собравшись с компанией студентов купаться на Ленгоры, пухлявая крепышка Маша даже не подозревала, что та самая воздушная Любочка, неделю назад забредшая по ошибке в университет, заявится на их облюбованное место собственной персоной и уведет Арсения. Уведет навсегда! Единомышленника, коллегу по науке, проведшего с ней не один день вместе: на лекциях, в лабораториях, в общаге, – того, кто однажды ей сказал: «Маша, есть в тебе что-то такое, от чего я теряю голову».
После этих слов она, без всяких обещаний с его стороны, позволила ему то, чего не позволяла никому. И никогда не жалела об этом. Он стал первым мужчиной в ее жизни, человеком, которого она боготворила. Она одна, так близко знавшая его, могла оценить то, чего не понимали задорные активисты, давшие ему, правда, по его собственной просьбе, комсомольскую путевку на целину.
Когда группа студентов решила бросить науку и отправиться по зову партии на освоение целинных земель, Арсений, поднятый общим порывом, предложил Маше поехать с ним. Для нее это прозвучало как предложение выйти за него замуж.
Песня «Здравствуй, земля целинная» гремела из репродукторов денно и нощно.
Молодоженам сразу же обещали собственное жилье.
Но Маша вопреки своему личному счастью добилась того, чтобы этого не случилось. Она стучалась во все двери, требовала, чтобы Царева не отпускали из науки, наоборот, предоставили ему больше творческой свободы и большее поле деятельности. И достучалась. Он получил собственную лабораторию для исследований, а позже, с легкой руки влюбленной в него девушки, закрытый завод в городе Энске, где его ракетостроительная наука, приобретая реальность, воплощалась в жизнь.
Но молоденькой балерине из театральной семьи все старания Машки Кюри были до лампочки. Мир Арсения казался чем-то уэллсовским, как в книгах знаменитого фантаста, загадочным и романтичным, ей попросту льстило, что она может вертеть горделивым Царевым. И что ради нее он готов бросить все:
