— Хорошо, — быстро отвечает он. — А ты что здесь делаешь? Хочешь купить молоко? Да?
— Нет. Просто интересуюсь, как идут дела тода в кооперативе.
Нельдоди хмыкает в бороду и смотрит на Мутикена.
— Спросите у них, — вмешивается клерк, — почему они не продают все молоко в кооператив.
Почему не продают? Мутикен и Нельдоди начинают объяснять.
Все тода кому-нибудь должны, а кредиторы часто требуют уплату долга молоком. Они перепродают это молоко. Если тода не принесут им молока, они будут требовать деньги. Из сетей кредитора не вырвешься, это не каждому под силу. Лавочники не хотят, чтобы тода вступали в кооператив.
— Разве общество не может помочь тода освободиться от задолженности? — спрашиваю я клерка.
На его лице появляется выражение неподдельного ужаса. Он хватается за голову, потом воздевает руки.
— Разве можно разобраться в их долгах? Нам нужно будет судиться с каждым лавочником и ростовщиком. Бог мой, откуда у нас силы для этого?
Нельдоди кивает головой. Откуда, действительно, взять эти силы?
— Удойность буйволов очень низкая, — сокрушается клерк. — Каждая буйволица дает один-два литра в день. Если подкармливать буйволиц, они дадут больше.
— Подкармливать? — переспрашивает Мутикен. — Чем? У нас отняли пастбища. А за корм на рынке надо платить. Чем?
В самом деле, в обществе тода в среднем выручает пять рупий в день. На эти рупии надо накормить семью, а не буйволов.
В кооперативе тода иногда получают кредит, но он еще незначителен. За 1963 год только двадцати тода был дан заем по двести рупий. Но двести рупий на семью в год — очень немного. На них тоже не купишь корма. Кроме того, заем предоставляется под довольно высокий процент — семь в год. Снова клерк старательно водит пальцем по строчкам конторской книги. Нельдоди и Мутикен завороженно смотрят на эту толстую и непонятную книгу. Время от времени они покачивают головами. И трудно понять — в знак одобрения или осуждения.
Общество по снабжению молоком — не единственный кооператив, в котором участвуют тода. Все, кто видел путукхули тода, поражаются искусной вышивкой, заполняющей пространство между черными и красными продольными полосами. Творцы этой вышивки — женщины племени. Если вы придете в любой манд, то всегда увидите вышивающих женщин. Они сидят неподалеку от хижин на солнечных пригорках и аккуратно кладут стежок за стежком. На ткани рождается сложный орнамент, выполненный красными, черными и синими нитками. Это традиционные цвета тода. Я видела много путукхули, но не помню, чтобы хоть на одном из них повторился орнамент. Каждая вышивальщица — подлинный художник. И сочетание цветов, и линия чудесного узора каждый раз по-новому рождаются в голове мастерицы. Она творит орнамент сама, не имея перед глазами никаких заранее установленных образцов. Так работали создатели древних ковров.
Несколько лет тому назад в Утакаманде был создан кооператив вышивальщиц. Здание кооператива помещается на одной из центральных улиц. Тут же находится и центр по продаже вышитых изделий. На прилавках и столиках разложены занавески, полотенца, салфетки и путукхули. Кооператив снабжает вышивальщиц материалом, нитками и иногда предоставляет кредит. «Но вот беда, — жалуются работники центра, — женщины тода очень неохотно берут заказы».
— Как? — удивляюсь я. — Ведь они так любят вышивать!
— Видите ли, — объясняет мне дородная заведующая, — то, что они делают, не удовлетворяет наших покупателей. Мы хотим, чтобы они вышивали по узорам, которые мы им даем, а они не желают. Вы даже представить не можете, как упрямы эти женщины. Поэтому они у нас ничего не зарабатывают.
— Покажите, пожалуйста, узоры, которые вы им предлагаете, — прошу я.
— С удовольствием, — оживляется заведующая. — Вы-то поймете разницу между вот этим, — она бросает пренебрежительный взгляд на путукхули с традиционной вышивкой, — и тем, что я нам покажу. Утакаманд — город европейский, у нас развитые вкусы, — с гордостью добавляет она.
Разницу, действительно, я сразу увидела. Альбомы, разложенные передо мной, заполнены аляповатыми, безвкусными цветами, бабочками, кошками и тому подобным. Рыночная продукция Европы. У плантаторов Утакаманда «своеобразный» вкус. Помимо воли я резко отталкиваю альбом.
— Вам не нравится?
— Видите ли, — осторожно начинаю я, боясь оскорбить «развитой» вкус утакамандцев, — у тода ведь своя традиция. Это подлинное творчество… Они, по всей видимости, не могут и не хотят подражать другим. Каждая из ваших вышивальщиц — самобытный художник.
— При чем тут традиция и творчество? — женщина в сари обиженно поджимает губы. — Они просто ленивы. Да, да, — упрямо и жестко повторяет она, — ленивы и не понимают, что мы хотим сделать им добро и вытащить их из нищеты.
И тут я вспоминаю Ликипуф. Когда я пришла в ее манд, она сидела с вышиваньем около хижины. Я окликнула ее. Ликипуф подняла голову и улыбнулась мягко и задумчиво.
— Вот, амма, — сказала она, расправляя на коленях кусок ткани, — это сделала я. Нравится?
— Очень.
Геометрический орнамент переливался на солнце яркими красками. Замысловатый его узор полз между красной и черной полосами ткани.
— Долго ты вышиваешь это?
— Уже третий месяц. Когда есть настроение, я вышиваю, а когда нет — тогда вышивать нельзя. Все испортишь и узор не получится.
Ликипуф в этой простой безыскусной фразе выразила то, что переживает каждый художник. За покрывало, которое она вышивала, бадага из соседней деревни обещал ей 200 рупий. Но Ликипуф, очень нуждаясь в деньгах, тем не менее не спешила. Профессиональная честь была выше. Ни нищета, ни лишения не заставят поступиться этой честью. Каждая вышивка — творчество. Смысл этого, к сожалению, недоступен дородной даме из центра. Ликипуф для нее тоже лентяйка…
мы — тода
«Тода ленивы, — говорят в Утакаманде, — они не хотят зарабатывать, вышивая цветочки и кошек». «Тода ленивы, — вторят в окрестностях, — они не могут расстаться со своими буйволами и наняться в качестве кули на плантации». «Тода непредприимчивы и глупы, — ползет слух по базару, — они не умеют делать деньги и копить их». «Тода беззаботны и неделовиты, — посмеиваются чиновники в конторе коллектората, — они не заставляют других работать на себя». Тода такие, тода этакие. Кажется, это маленькое племя является вместилищем всех пороков и недостатков, присущих человечеству. Мнение местного населения о тода твердо и непоколебимо. В нем проявляется единство взглядов английского плантатора и индийского чиновника, рыночного торговца и городского ростовщика, крупного землевладельца и плантационного кули. Так осудило капиталистическое общество тода.
Когда вы встречаете тода, то первое, что замечаете в них, это их глаза. Они смотрят на вас открыто, с ласковым дружелюбием. Для тода неважно знать, кто вы. Вы человек. А человек достоин всяческого уважения. Потому так приветливы люди племени с пришельцами, и потому так доверчиво и искренне смотрят на вас эти глаза. В них светится доброта и ум. Примитивный образ жизни, постоянное общение с природой, донесенные до наших дней древние обычаи и традиции сформировали цельный и определенный характер тода. Характер современного человека формируется иначе. Ему приходится испытывать огромное количество влияний, обусловленных сложностью и богатством материальной и духовной жизни цивилизованного общества. Он может быть одновременно добрым и злым, глухим к страданиям других и отзывчивым, искренним и хитрым, трудолюбивым и ленивым, отважным и трусом. В характере современного человека в сложной комбинации переплетаются зачастую противоположные и противоречащие друг другу качества. Поэтому бывает трудно определить человека одним только словом:
