ты скажешь одно, а подумаешь другое, — и уставился на меня своими исподлобья смотрящими глазами. Тиликен замучил подозрительностью весь свой род.
— Ты был на базаре? — останавливает он очередную жертву.
— Был, вот купил рис.
— А где деньги взял? — продолжает допрос Тиликен. Ему отвечают. Тиликен не верит и требует доказательств. Доказательствам не верит тоже. Наконец, измученный допрашиваемый безнадежно машет рукой и отходит от Тиликена. А тот стоит в размышлении и недобро смотрит вслед удаляющемуся.
— Ты выгнал буйволиц на пастбище? — снова начинается допрос. — Ты был в гостях в соседнем манде?
Завидев Тиликена тода стараются обойти его стороной. Поэтому у него нет друзей. Есть только собутыльники — кули соседних плантаций. Среди тода встречаются разные характеры. Но если определять характер племени в целом, можно сказать — племя доброе.
Эмоции тода также отличаются своей цельностью. Если тода рад, этому нет предела и границ. Он весь светится этой радостью. Веселье тода отличается детской непосредственностью. Они так искренне смеются, что, еще не зная в чем дело, тоже начинаешь смеяться. Они быстро, как дети, переходят от радости к печали, от печали к отчаянию. И это отчаяние не имеет границ. Оно заставляет плакать взрослого сильного мужчину и делает больной женщину. От радости больной может выздороветь, а от печали здоровый может умереть.
Примитивные условия существования формируют психологию тода. Последняя в свою очередь определяет бытующие в племени понятия. Например, собственность. В мире, находящемся рядом с миром тода, собственность — это прежде всего «мое». Человек стремится всеми средствами увеличить эту собственность. Ибо это дает ему преимущество перед другими. И не только преимущество. Владелец обширной собственности может заставить других, у которых ее нет, работать на себя. Чужой труд беспредельно может увеличить собственность и дать человеку власть над другими. Но тода еще не научились возводить собственность в ранг абсолютного «мое» и с ее помощью заставлять соплеменников работать на себя. Чем владеет тода? У него может быть дом, домашняя утварь, одежда, буйволы. Клочок картофельного поля, на которое тода имеет сомнительные права, вряд ли можно назвать его собственностью. Если у крестьянина в долине двадцать буйволов, он будет стараться увеличить свое стадо, даже если это придется сделать за счет несчастья другого. Тода этого делать не станет. Двадцати буйволов ему достаточно, чтобы прокормить семью. Но часто бывает, что у тода мало буйволов или их нет. Но какими-то судьбами у него появилась возможность купить буйвола. В таком случае люди долины идут друг к другу и покупают. Тода не пойдет к тода. Вести взаимные расчеты в племени — значит унизить себя и другого. Поэтому тода отправляется к бадага. Он просит бадага узнать, продаст ли такой-то тода ему буйвола или нет. Если получено согласие, бадага берет на себя функции посредника. Никто при сделке не торгуется.
Эта традиционная деликатность имеет свои основания. Дело в том, что часто тода, имеющий больше буйволов, чем другой, делится с последним. Так, у Кероза из Тидкораиманда сто буйволов. Он помогает менее состоятельным тода. Трех буйволов Кероз на сезон доения отдал Иллигуду из Куичкурманда. Иллигуд пользуется ими бесплатно. Пятнадцать буйволов находятся у соплеменника из Муллиманда. Кероз и ему подобные еще не постигли современного смысла понятия «мое». Если человек нуждается, значит, ему надо помочь. Ни один уважающий себя тода за помощь денег не возьмет. Если в семье есть серебряные или золотые украшения, оставшиеся в наследство от предков, ими может воспользоваться любой попавший в беду. Даже если он и не принадлежит к данному роду. Из манда в манд кочуют украшения и различные ценности, из манда в манд передаются красивые путукхули на «понос» и зонтики. Так же относятся тода и к картофельным полям. Они сдают за мешок картошки два-три акра в аренду. Но иногда не получают даже этого. Талапатери из Талапатериманда имеет пять акров земли около Котагири. Он сдал ее в аренду бадага. Тот давно ему ничего не платит и пользуется землей.
Талапатери только разводит руками и объясняет:
— Земля ведь мне не нужна. Я не умею сажать картофель. А Уди умеет.
— Но твоим детям не хватает еды, — говорю я.
— Ее всегда не хватает. Уди здесь ни при чем. Конечно, можно иметь собственность. Но разве она дана для того, чтобы пользоваться бедностью и несчастьем других? Она для того, чтобы содержать свою семью и помогать другим, — так думают тода.
Что такое деньги? Для племени это, прежде всего, базар в Утакаманде. Каждый вторник, когда тода получают деньги за молоко, сданное в кооперативное общество, они отправляются на базар. На рыночной площади то там, то здесь пестрят их путукхули. Тода резко выделяются среди рыночной публики своим ростом, статностью и тем достоинством, с каким ведут свои дела. Однако их достоинство на рыночных торговцев не производит впечатления. Торговцы обманывают их, а тода по-прежнему сохраняют достоинство и невозмутимость.
Я стою около лавчонки, на втором этаже которой помещается харчевня.
— Амма! Людмила-амма! — слышу я голос откуда-то сверху. Поднимаю голову и вижу Мутикена. Он делает приглашающие жесты.
— Иди сюда!
По узкой грязной лестнице взбираюсь наверх. Толкаю деревянные захватанные створки, занимающие треть дверного проема, и оказываюсь в «кабинете». Здесь за двумя длинными столами, забросанными остатками пищи и засиженными мухами, сидят тода: Матцод, Нельдоди, Кероз, Талапатери, Мутикен и еще несколько мне незнакомых лиц. Перед ними стоят плохо вымытые стаканы, наполненные мутноватой жидкостью скверного кофе. Такой же стакан ставят и передо мной. Все очень оживлены, много шутят и смеются. Облик этих бородачей, завернутых в путукхули, как-то не вяжется с этой полутемной комнатой харчевни, с ее стенами, украшенными грязными подтеками, с ее заплеванным полом и захватанными стаканами. Но тода чувствуют себя здесь уже завсегдатаями. Они требуют еще и еще кофе, и перед ними выстраивается батарея пустых стаканов.
— У вас что, праздник? — спросила я.
Все засмеялись. А Талапатери, радостно сверкая глазами, сообщил, что получил целых десять рупий в кооперативе.
— Что же ты на них купил?
— Кофе на всех.
Кофе на всех, печенье на всех, браслет на всех, зонтик на всех… На оставшиеся деньги можно купить кусок дешевой ткани, фунт риса и опять-таки тот же зонтик. Самая любимая вещь современных тода — зонтик. Даже подозрительный Тиликен в тот день приобрел зонтик. Он стоял посредине рынка и открывал и закрывал свое приобретение, косясь на окружавших его мальчишек. Оп разговаривал сам с собой: «Кому это нужно? Зачем?» Тиликен явно подозревал в чем-то нехорошем свой новый зонтик, а заодно и себя.
А в это время его соплеменники переходили от лавки к лавке, приценивались, переговаривались между собой и время от времени что-то покупали на всех… Дольше всего тода задерживаются у ювелирных лавчонок. Но не у каждой. Некоторые из них торгуют традиционными украшениями для тода. Это серебряные ожерелья и браслеты. Их делают в соседнем племени кота. Когда-то тода выменивали эти украшения на буйволиное молоко и масло. Теперь кота выносят ожерелья и браслеты на рынок, и их приходится покупать. Приобрести украшение жене — тоже традиция. Все деньги, обладателями которых тода становятся во вторник, остаются на рынке. В племени найдется немного таких, кто принесет деньги домой. Всем известно неумение тода копить. Но тода рассуждают по-своему. Как можно держать у себя деньги, если в них нуждается кто-то другой? Среди тода нет ростовщиков— нельзя наживаться на беде и несчастье другого.
Иногда случается, что тода получит сразу много денег. Тогда в манде, где он живет, наступает праздник. Все идут в кино. Если денег достаточно, туда может отправиться и весь род. С кино знакомы только манды, расположенные недалеко от Ути. К началу сеанса тода всегда опаздывают. Они никак не могут рассчитать время. Весь манд или род в середине сеанса вторгается в кинозал. С шумом рассаживаются, потом замирают, широко открытыми удивленными глазами смотрят на экран и… ничего не понимают. На экране перед ними проходит странная, чужая жизнь. Законы этой жизни, ее радости и
