тетиву, готовую вот-вот лопнуть от напряжения. Мышцы задеревенели, повторяя состояние закостеневшего духа.
— Я должен был помнить, — сокрушенно и неожиданно прошептал Роуп, я едва не вздрогнула от резкого и низкого звука. — Вот почему ты прятала еще и лицо, — захотелось недоуменно замычать, но тело протестовало и не желало делать вообще что-нибудь. — Ох, девушка-из-мечты, я должен был, должен был помнить!
Онемение на скуле возобновилось, как и во всем теле и сознании, после того, как слух донес до меня смысл последних сказанных Роупом слов. Фальшью тут и не пахло, парень искренне признался мне в том, что пытался скрыть долгое, долгое время. Внезапно все кусочки головоломки сложились в единую и целостную картину. Его странное поведение, когда я появилась на дороге, недовольство по поводу того, что Морп приказал здесь жить, его наставничество… Все Роуп делал через себя, через огромное физическое и душевное усилие, он просто ждал меня так долго, и вот я пришла, но парень уже пообещал свою дружбу, отчего и смущался того, что уже любит. Захотелось закричать и выбежать вон, но, казалось бы, незначительная царапина приковала тело к постели, а мозг к затылку, наверное, поэтому думалось так чертовски плохо. Теперь я вряд ли смогу рассказать Роупу о муже, пусть мой друг считает, что я сплю и ничего не слышу, все равно… Не найдется в моей душе столько смелости, чтобы разбить парню сердце.
Наверное, волки почувствовали прилив негативных эмоций, и под свешенной с кровати рукой оказалась мягкая шерсть. Я не стала выдавать себя поглаживанием, стараясь глубоко и ровно дышать, а Роуп все продолжал что-то сокрушенно, но вдохновенно шептать. Ком отчаянья подбирался к горлу, но каким-то удивительным образом удавалось каждый раз отгонять его глубже. Еще одна простоя истина стала прозрачна в моих глазах. Роуп будет для меня Наставником, Первый Свет так решил, и какой-то частью себя я, безусловно, понимала, что ослушаться его просто невероятно. Я не желала предавать тех законов, которые царили среди людей Динео, но это относилось к разряду просто невыполнимого, я бы сама не преступила приказание Первого Света. Ощущение этого огромного сознания просто лишало всяческих воспоминаний о прошлом и мыслей о будущем, когда оно властвовало надо мной, тогда я просто прекращала думать и находила в себе силы и желания только для подчинения. Если бы даже сейчас кто- нибудь спросил меня о тех днях, я бы скупо пожала плечами. Я должна была повиноваться, остальные мысли надежно покинули голову.
Я лежала на спине и глядела в потолок, прислушиваясь к каждому удару своего сердца. Воздух помещения уже раздражал мои ноздри, а звук льющегося наружи дождя так и манил к себе, но сил, чтобы подняться с кровати и выйти на улицу, не было. Поэтому я просто лежала и слушала свое сердце. Алди неодобрительно зарычал, последние три дня он только и делал, что критиковал мое поведение, но огрызаться не хотелось. Ничего не хотелось.
Я ощущала себя полным ничтожеством, и причины этого скрывались под толстым слоем недоумения и ярости. Не знаю, каким образом во мне смешивались безразличие и гнев, но так оно и было. Эти чувства ядовито клубились в голове, не давая покоя телу, которое жаждало движения и жизни, но этого дать ему нельзя. Не сейчас. С каждым проведенным в одиночестве днем я маниакально погружалась в состояние одиночества, со мной даже не находилось человека, с которым я могла бы поделиться своими утопическими настроениями. Нет, Роуп постоянно ухаживал за мной и присматривал за зашитой раной, но после его признания ему доверять… глупо. Я так решила, так что никто не оспаривал моих выводов, и утопические мысли продолжали планомерно изъедать внутренности. На сопротивление не находилось желания, так что я безропотно воспринимала изменения собственной души, кляня себя за глупость и совершенную ошибку.
На мое раздражение никто не поддерживал этой мысли. Рейзар заявила, что своенравные Хлысты порой калечат своих владельцев, а Роуп так вообще увещевал, что это его вина, да так яро, что иногда хотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым, но обычно об его лицо ударялась подушка. Они так яростно принимались меня кормить или вызывать на разговоры, что порою я притворялась спящей, чтобы занудное жужжание их заботы не отвлекало от демагогии, что развернулась на амфитеатре моей жизни. Ничто не пробуждало мысли к жизни или радость, я думать забыла о шраме, который наверняка появиться на скуле. Мне было плевать на то, что происходит вокруг, я полностью и без остатка погрузилась в созерцание руин своего обучения.
Наверняка, эти дни самые странные в моей жизни. Еще никогда мысли о собственной ничтожности не посещали так часто и так красочно, что иногда хотелось дотянуться до кухонного ножа и покончить с этим ничтожеством. Но безропотная лень настолько овладела молодым телом, что мысль о столь незначительном движении приводила в уныние все мое состояние. Я с трудом заставляла себя вставать с постели и проводить необходимые телу процедуры, очень часто Роупу приходилось почти насильно запихивать в мой рот ароматную и горячую еду, и только с помощью волков ему удавалось уговорить мое безразличное сознание принять ванну. Все потеряло краски, вкус и запах, волки не переставляли удивляться моей глухости — ничто не привлекало рассеянного внимания. Но я никогда бы не догадалась, что причиною этому всему была не ошибка, а отвратительное влияние владеющей несколькими душами цепью.
Однажды наш дом посетил Морп, но он так и не дождался какого-либо вразумительного ответа моими словами, на его вопросы отзывался только Роуп. Я уже в то время дошла до состояния полного безразличия, каждый час казался мне бесконечным, а болезнь — вечностью, хотя я пролежала на кровати всего три дня. Но это время переменило всю внутреннюю суть, сейчас я с содроганием реагирую на то, что менялось в голове и сердце. Даже Силенс ощущал тревогу, но я решительно отталкивала наплывы Королевской магии, хотя постоянно задавалась вопросом, откуда в тот период взялись силы и воля на это. Но результат оставался очевидным, как принц не желал этого, попасть в мой разум ему не удавалось, как и завладеть телом. Хотя, признаться честно, я бы с удовольствием отдала этот безвольный мешок костей в чье-нибудь пользование, вот только, к сожалению, никто не хотел им пользоваться, так что я продолжала влачить свое существование в этой отвратительной телесной оболочке. Нилли, как волчица не признающая движение без пользы, начала протестовать моей неподвижности, и как-то вечером попыталась стянуть с постели мое тело, вцепившись зубами в запястье. Но она боялась причинить мне боль, поэтому захват казался слабым, как и ее усилия, ведь волчица не желала причинять еще больший дискомфорт и еще глубже загонять в раковину мое опасливое сознание. Роуп тщетно пытался вызвать меня на разговор, но чаще всего в ответ получал безраздельное мычание, короткие кивки или выразительные взгляды.
Я с интересом наблюдала за своим телом, которое все замедляло ход своей деятельности. Сначала дыхание стало более глубоким и размеренным, потом сердце с готовностью подстроилось под медленный ритм, а там и сон стал глубоким и почти беспробудным, а бодрствование превратилось в бесконечную и нудную рутину. Жила я от ночи к ночи, в такие моменты душу покидали сомнения, и можно было полностью уйти во власть замечательных снов, но и эту искорку радости волки опошляли мыслями о том, что я прекрасно могу получить все это и в реальности, если только заставлю себя встать с постели. Но я им не верила. Мягкая перина кровати казалась самым безопасным местом на свете, а долгожданный сон просто глотком свежего воздуха в легких человека проведшего долгие годы в затхлом закоулке темницы. Я плевала на те радости, что раньше оживляли тело, и планомерно лелеяла жалость к себе в бесконечном молчании. Это напоминало глупое занятие маленького ребенка, который знает, что нельзя купаться ранней весной, но все равно лезет в воду, а потом шмыгает носом до лета. Так же и я погружалась в ледяную воду безразличия, осознавая, что потом придется платить за эти мгновения, проведенные в состоянии утопии. Но порой рассудок отказывает человеку, когда он вдруг понимает, что всего его предыдущие действия были ошибкой, что друзья на самом дели лгали, и что самые близкие люди слишком далеко, чтобы понять тебя. Разум не властвовал над телом, он безразлично отстранился, предоставляя свою жизнь случаю. Но как это неуместно и глупо безвольно качаться на волнах судьбы. Нет, эта истина тогда не интересовала меня, я просто хранила в себе сгустки боли и все упорно обвиняла себя во всех своих бедах. Мне стыдно, от того, что я ступила на дорогу жалости к себе, ведь только тогда, как мои ступни коснулись этого пути, я и превратилась в ничтожное подобие слабого человека. Пропала вся сила духа и страсть, о которой так искренне говорил пусть и затуманенный давним горем король Энтраст. Тот самый свет, который полюбил во мне принц Силенс, померк, и моя душа не хотела пробуждать в себе эти утраченные качества, убеждая и меня, что мы слишком устали, чтобы бороться. Вот это раздумье и пульсировало в моей распухшей от раны и сомнений голове, я постоянно пыталась доказать кому-то невидимому, что силы покинули мое тело и душу окончательно, и никогда уже не вернуться. Почему-то мне было важно рассказать это ему, но кому… я не вспомню даже сейчас.
