руку с мечом. На сопротивление не хватило сил, я безвольно ожидала удара, и он не заставил себя долго ждать.
Огненная боль пронзила мою грудь от кости правого плеча, через ключицу и до левой подмышки. Почудилось, будто кровь раскаленным дождем хлынула из рассеченной плоти, покрывая липкостью тело и одежду, заволакивая в манящий мир темноты и спокойствия. Цепкое сознание тени не давало мне погрузиться в небытие, и я трепыхалась, захлебываясь кровью, в сильных руках неизвестного человека. Казалось, все вокруг плескалось, обжигалось, наполнялось отвратительным влажным запахом. Я не могла кричать, даже стонать мне не удавалось из-за распухшего языка и будто ссохшегося горла, только билась в безмолвных судорогах в жестоких объятиях моего убийцы. Боль стала мною, я стала болью. Рана на груди мешала дышать, кровь точно бы лилась в мое горло, мой разум, во всю меня, болезненным потоком разнося яд по истощенным венам. Ничего подобного я раньше не испытывала, но понимала, что ничем себе помочь я не могу. Я почти сразу отпустила волка, чтобы тот не разделял боли, это оказалось бы бесполезным — только еще одно существо страдало бы попусту. Смерть гнилым дыханием коснулась моих перепачканных кровью волос, моего влажного соленого лица, пульсирующей раны на груди и рассеченной плоти, которую я не видела, но прекрасно ощущала. Как потоки ядовитого дыма касаются рваных краев, как он попадает внутрь, в без того им опоганенную, лишая всяких способностей сопротивляться неизбежному. Кровь лилась из раны, словно тень пересекла артерию, я знала, что давно бы лишилась сознания, если бы не холодные пальцы магической силы, вцепившегося в него. Она хотела, чтобы я страдала, и я страдала.
Отвратительное чувство наполнило все мое существо, когда пальцы тени дотронулись голой плоти в рассеченной ране. Грязные, покрытые тем же ядом, что был в свече, пальцы возились в моей груди, раздирая и без того располосованную кожу. Я корчилась, молилась, кричала всеми своими способностями.
Не зная иного выхода, я потянулась к Силенсу. Наша магия была различной, но он сам говорил, что слышит, как я пользуюсь Динео. Принц, устало распластавшись на постели в одежде, мирно спал. Даже взрыв моих способностей не заставил его проснуться, когда я разрушила стены вокруг себя, но он был моим последним шансом на спасение, иначе тень не отпустит меня, пока я не испущу последний дух. Бессильно зарыдав, дернулась в грубой хватке убийцы. Динео колотился о Королевскую магию принца. Последнее, что я успела заметить это то, как он резко сел и огляделся по сторонам. Напрягая все свои физические и не физические силы, фаталистически напрягая свое горло, я закричала, что было духу. Крик неистовой вспышкой отозвался в рассеченной ране, само пламя ада охватило ее края. Тень грубо оттолкнула меня, и я повалилась на пол лицом вниз в лужи собственной крови.
Наконец, все закончилось. Я с благоговением погрузилась во тьму.
Сквозь острую боль и пелену яростного протеста, мое тело сообщило мне о новом страдании. Кто-то слишком резко поднял меня на руки, я глухо застонала, хотя язык все еще мешал мне дышать и распухшей поверхностью упирался в зубы. Воздух, попадавший в горло, казался мне расплавленным железом, которое огнем стекало внутрь. Ободранная ядом плоть болезненно реагировала даже на необходимость дышать. Шаги несшего меня человека омерзительно отзывались в моей груди, застилая сознание бредом и пыткой дрожащего тела. Вновь спасительная тьма обступила со всех сторон.
Я протяжно выла в небо среди расцветающего утра. Ей было слишком больно, она могла не проснуться к ночи, чтобы разделить со мной радость охоты. Он подталкивал меня, и мы брели в сторону Иных, все сильнее отдаляясь от «неотвергнутой», хотя она звала и звала меня своим жалобным скулением. Но я понимала, что уже сделала выбор, как это понимал и он, поэтому раз за разом влажный нос толкался в пушистый бок. Путь казался бесконечным, потому что я ощущала эхо ее страдания, но не могла его отвергнуть, заставив тонуть человека в океане собственной боли. Печально передвигая лапы, свесив голову чуть ли не до земли, я плелась за упрямым волком, хотя мое сердце билось где-то возле «отвергнутой».
Очередное пробуждение не принесло облегчения, тем более я провела в сладостном мире без чувств совсем мало времени. Человек опустил мое слабо сопротивляющееся тело на жесткую кровать, стон извергся из моей груди, я мгновенно об этом пожалела — горло охватила обжигающая вспышка. Слабый запах дыма и очага не давал мне разорвать связь с этим безжалостным миром, потому что обоняние волка ловило все вокруг, дабы понять, где я нахожусь — в безопасности или нет.
Человек бережно коснулся пальцами кожи над раной, но тут же я позабыла о его заботе — на пульсирующую линию на груди полилось что-то омерзительно пахучее, вызвавшее во мне еще больший приступ судорог и боли. Я попыталась поднять руку, в надежде прекратить его пытки, но это едва ли у меня вышло, даже пальцы не шелохнулись от моего намерения. Кожа вокруг рваных краев онемела, почти не ощущая прикосновений человека. Он что-то озабоченно бормотал, потом с силой открыл мой стиснутый рот и пораженно охнул. Поток воздуха сообщил мне, что он отошел от кровати, и я заметно расслабилась. Мое затуманенное сознание сообщило, что яд все еще оставался в теле, но как сообщить об этом странному человеку? Он вернулся, приставив к губам теплую поверхность чашки. Я не поняла, что человек от меня хотел — глотать я боялась, потому что знала, как это мучительно скажется на моем горле. Но он властно запрокинул мою голову, и жидкость с привкусом незнакомых мне трав полилась в рот. Человек не обращал внимания на мои слабые протесты, а я, находясь в безвыходном положении, глотала мучительную воду, которая острым потоком разливалась по горлу и ниже в живот.
Облегчение пришло не сразу, но оно пришло. Голова избавилась от тумана яда, а язык постепенно вернул привычные формы, но вот от боли убежать все равно не удалось. Человек тяжело дышал в другом конце комнаты, напрягая мои и без того натянутые нервы. Я боялась шевелиться, пульсация в груди ни на секунду не прекращалась, а пахучая жидкость заглушала мое обоняние, еще из-за нее рот наполнялся неприятной слюной. Сглатывать я тоже не хотела, ведь ободранное горло тут же отзовется судорогой и жжением, терпеть которое не было ни сил, ни желания.
Человек подошел. Донесся слабый запах пепла и дыма, я пошевелилась, думаю, просто попыталась открыть веки, но он это остановил.
— Тише, тише, я помогу, — успокаивающие звуки обхватили меня, и я доверчиво провалилась в небытие. Сознание в который раз покинуло мое мучившееся тело, когда мужчина коснулся краев разодранной мечом плоти.
Крик почти подсознательно вырвался из груди, пронзительным звуком распространяясь по замку. Я очнулась от этого, но глаз открыть так и не смогла — тут обрушилась новая волна мучений.
Холодная сталь вонзалась в мою плоть и также резко выходила из нее. Вонзалась. Выходила. Вонзалась. Выходила. Я потеряла счет ее движениям, чувствуя, как за сталью тянется что-то неприятно шершавее, длинное, плотное, и оно тоже пронзает мою кожу, причиняет страдания, невыносимый огонь разжигает в моей груди. Я стонала, попыталась дернуться, но сильные руки уверенно прижимали меня к кровати, а сталь все продолжала ходить по моей коже. В комнате дышало еще два человека, словно они делали что-то невероятное сложное. Еще раз безуспешно попытавшись вырваться, я завопила, дабы они оставили все как есть. Где-то далеко послышался раздраженный стук в двери, и закричала еще громче, чтобы просьбу о помощи услышали и спасли. Но человек, державший меня, что-то зло крикнул, но слов я не разобрала. Стук прекратился. Я отчаянно забилась в объятиях моего истязателя, но крепкие руки не позволяли даже на дюйм сдвинуться.
А сталь все ходила и ходила туда-сюда по моей ране. Запоздало до меня дошло, что ее зашивают. Иголка и есть сталь, а что-то еще — это нитки. Я прекратила свои попытки вырваться и покорно застыла под умелыми руками. Человек облегченно вздохнул, но я не могла сосредоточиться на чем-то определенном, все полностью затмевала боль.
Наконец, он закончил и плеснул что-то адски огненное на мою рану. Теперь пронзительный крик лишил сознания, а не вывел из небытия.
Треск поленьев в очаге сопровождал мое прерывистое хриплое дыхание. Пот на лице смешался со слезами, оно пылало, горело в лихорадке. Все тело стало липким, неприятным, влажным и каким-то чужим. Шевелиться категорически не хотелось, я бы даже перестала дышать, если это стало возможным. Росчерк от меча мучительно горел, распространяя лихорадку по моему телу. Даже мысль причиняла осязательную боль. Я так часто молилась в те часы о смерти, что не знаю, как боги вытащили меня из ада. Но теперь я лишь жалко корчилась от мук, ноющей остроты, и даже глаз не могла открыть.
Холодная ткань аккуратно прошлась по влажной коже. Я благодарно застонала, и человек, воодушевившись, стал протирать мое вспотевшее лицо. Скоро привкус соли на губах сменился приятной
