забыла ни место, ни его запах.
И как только я переоделась (надела свои старые удобные танцевальные штанишки из розового велюра, обулась в чешки), тело сразу стало легким и упругим. Я потянулась вверх – как ты учила – к солнцу, невидимому за потолком и темнотой, но все-таки следящему за нами своим огненным оком. Мое тело стало настолько невесомым, что я могла бы танцевать на цыпочках.
Народу набралось довольно много. Я почувствовала, что жадно ищу знакомые лица, чтобы не чувствовать себя потерявшимся ребенком. Лица были. Ко мне подошел поздороваться Дамир – наш бывший преподаватель:
– О, Инопланетянка! Давно тебя не было видно!
– Я случайно выпила средство, делающее людей невидимками, – пошутила я. – Но срок действия закончился.
– Отлично, отлично! – Дамир сиял улыбкой, и мне приятно было думать, что он рад меня видеть. Хотя, скажу тебе честно, Дамир рад видеть любого, кто приходит танцевать.
Когда-то давно я принадлежала к этой же яркой и легкой когорте танцоров…
А потом была музыка и танцы. Человеку, не бывавшему на контактной импровизации, довольно трудно объяснить, что это такое. Но мне бы хотелось, чтобы ты себе представила.
Зал, где никогда никому не тесно, и лучшая музыка, которую можно найти в этой вселенной. Лучшая – потому что эта музыка ведет нас как флейта Крысолова: под нее невозможно тупо стоять, вытянув руки вдоль мешковатого тела.
Анжела – организатор джемов – мастерски подбирает музыку, хотя и говорит всегда, что для танца это даже лишнее. Лучше всего танцуется под ту музыку, которая звучит внутри каждого.
– Внутри меня давно не звучит никакой музыки, – сказала я ей после приветственных объятий.
Анжела – невысокая и уже немолодая, но с удивительно гибким и пластичным телом, умными темными глазами, легкая и яркая, как нестареющая хиппи. Впрочем, она и есть вечный хиппи, вечный ребенок цветов, который хотел танцевать и учить танцам и сделал это делом своей жизни.
– Не может быть, чтобы не было музыки. Музыка всегда есть.
– Ну, разве только унылые вздохи считать музыкой, – попыталась пошутить я.
– Конечно, вздохи – это музыка. Попробуй, закрой уши наушниками, не слушай эти барабаны. Станцуй танец своих вздохов. Это тебе сейчас важнее.
Мне хотелось сказать, что я вовсе не жажду танцевать тоску и уныние, не хочу изображать из себя пыль на лапах забытого плюшевого медведя. Меня, наоборот, тянет на яркие ритмы и барабаны, и маракасы, чтобы разбить серое окно и почувствовать хоть немного свежего воздуха.
Но ты же знаешь, Ангел, как опасно не слышать Вселенную, когда она говорит с тобой так прямо. Я буквально увидела за фигурой Анжелы свет из открывающейся двери. И кто-то почти прокричал мне на ухо: «Это подсказка, дурочка! Не вздумай сделать вид, что не слышишь ее!»
Я надела наушники, предложенные Анжелой, и начала слушать свои внутренние вздохи… Сумасшествие – это форма существования, верно, Ангел?
Я сказала про вздохи, просто чтобы отвязаться от липкой доброты Анжелы, которая не желала верить в людей без мелодий внутри. Но стоило закрыть глаза и приложить ладонь к груди – мне послышалось, что мое сердце действительно вздыхает. И я испугалась: это не были вздохи молодого сердца – бойкого и буйного, полного соков и страсти. Мое сердце вздыхало как старик, уставший карабкаться в гору, – сипло, натяжно, вымученно… Это были частые надрывные вздохи – как скрип калитки.
И я стала двигаться, подражая движениям своего старого сердца, которое, казалось, уже ничего не хочет и только просит оставить его в покое. Я изображала его, медленно двигаясь, роняя руки и ноги, покачивая всем телом, теряя равновесие и снова обретая. Периодически я закрывала глаза, чтобы слышать эту странную, но несомненную мелодию, которая рождалась внутри меня.
Я снова вспомнила слова Анжелы, что в каждом из нас живет великое множество мелодий – как в спящей флейте. Нужно только разбудить нас, чтобы мы запели и сыграли свои мелодии.
Сейчас я будила саму себя. И чем больше я танцевала под звуки своих вздохов, тем больше чувствовала, что это – не усталость. Точнее, не та усталость, которая бывает от долгой работы или долгой жизни. Это усталость от скуки, от долгого неподвижного сидения в душной комнате с обитыми чем-то теплым и мягким стенами. Мое сердце состарилось не от лет, а от скуки.
Оно в отличие от меня не могло долго выдержать моего середнячкового покоя. А может, сердце вообще не выносит покой, как ты думаешь?
Когда я подумала об этом, то позволила себе остановиться и открыть глаза.
И догадайся, мой добрый Ангел, что произошло?
Конечно, я увидела Его. И, конечно, он был красив – в первую очередь. Это была основная отличительная его черта – красота. Ясное лицо, почти как у твоих собратьев-ангелов с картин эпохи Возрождения. Голубые глаза – в цвет рубашки, надетой поверх танцевального трико. Светлые волосы, забранные в небольшой хвост. Идеальная осанка танцора и руки, на которые мне сразу захотелось упасть – в стопроцентной уверенности, что такие руки всегда подхватят.
Но, разумеется, я сразу подумала о своих смешных розовых штанишках и о том, что на моем лице ни грамма косметики, а только капли пота. А он прекрасен так, что при взгляде на него сразу понимаешь – не моя судьба.
И тем не менее я нашла мужество подойти к нему.
Его звали Эдуард.
– Имя у тебя такое же неприступное, как и внешность, – сказала я.
Ему это явно польстило.
– Ну, если потанцуешь со мной – обнаружишь, что моя внешность не такая уж неприступная и иногда даже позволяет держаться за нее руками.
– Пока не проверю – не поверю, – заявила я.
– Тогда попробуем!
И мы попробовали. Надо ли говорить, Ангел, что танец с ним – блаженство, намного превосходящее удовольствие от секса с Костей?
Тонкие ощущения – на грани любовной прелюдии. Острые, насыщенные – когда в каждом прикосновении есть либо вопрос, либо ответ. Это не плюшевый секс, когда все просто и привычно. Это танец, в котором ничего не понятно.
Танец из всех форм общения хорош именно своей краткостью. Правда, джем тем и отличается от обычной дискотеки, что здесь разговор может длиться два часа подряд.
Но я знала, что мне не стоит удерживать этого красавчика рядом с собой дольше десяти минут. И все- таки была разочарована тем, как легко он ушел.
– Для новичка ты превосходно танцуешь! – сказал он.
– Для новичка – безусловно, – усмехнулась я.
Но я не стала торчать весь вечер в углу и смотреть на него голодными глазами. Конечно, мы танцевали снова и снова. Танцевали и разговаривали. Мне же стоит только отпустить язык на волю – и он поскачет как помело по всем окрестным дорогам.
У Эдуарда свой маленький бизнес – что-то связанное с изделиями из искусственного камня. Он неплохо танцует и еще лучше флиртует. Я успела заметить это, наблюдая за его перемещениями по залу и за тем, как он разговаривает с девушками – чуть наклонившись в сторону визави, словно обволакивая ее своим обаянием. Он умен, безусловно. У него превосходное чувство юмора: мои подколки он перехватывает и отражает виртуозно.
Господи боже мой, Ангел, я еще несколько страниц могу перечислять все то, что у него есть! Нет, он не идеал моего мужчины. Просто он воплощает в себе все мои нереализованные мечты разом. Он живет вольной жизнью, не особо задумываясь о деньгах: искусственные камни, как я поняла, дают ему отличный баланс достатка и времени. Он танцует в свое удовольствие. Он летает на дельтаплане, а все лето проводит на даче.
Ты не поверишь, но у него даже машина моей любимой марки.
Проще всего после этого описания поставить точку и признать – весь этот бред я придумала. Такого не бывает.
