заявил о себе стыд. Стоило мне вспомнить свои откровения при первой встрече, как лицо начинало гореть, будто его натерли массажной щеткой. К тому же за минувшие недели ко мне в гости регулярно наведывалась Стерва, и в ее присутствии я чувствовала себя сильнее своей боли. Маленький серый человек, угнездившийся на моем плече, ныл в ухо о том, что Ангелы со Стажем и персональной Стервой в качестве секьюрити никогда не ходят к психологом. Было в этом что-то неловкое, почти постыдное, словно я прибегаю к противоестественным методам лечения.
Зайдя в кабинет и увидев Алексея, я почувствовала, что деревенею от напряжения.
– Как ваши дела? Судя по письму, неплохо, – сказал он, расслабленно устраиваясь в кресле.
– В целом да… – Я замялась, не зная, что сказать.
– Но?.. – мягко подтолкнул меня он.
– Мне по-прежнему очень сложно выражать свои чувства. Когда я позволяю это, всегда рядом возникает критик, который бубнит в ухо, что так поступать неправильно, некрасиво, неприлично и прочее, и прочее.
– А вы пытаетесь с ним спорить?
– Конечно.
– А зачем? Ведь он прав.
– Что? – я взвилась в кресле.
– Он прав, – спокойно повторил Алексей. – Следуя своим чувствам, вы действительно чаще поступаете неправильно, некрасиво, неприлично и прочее, и прочее. С точки зрения общественной морали, разумеется.
– И что мне с этим делать?!
– Смотря что вы хотите получить в итоге. – Он снова улыбнулся с видом злого волшебника. – Скажите, вы всегда делаете только то, что правильно?
– Стараюсь, – я вымученно улыбнулась.
– В таком случае я вам скажу одну странную вещь. Возможно, вы с ней не согласитесь. Сколько вам лет?
– Двадцать восемь…
– Треть жизни, по сути. А теперь вдумайтесь в такой простой факт. Вот уже треть отведенного вам срока вы живете не свою жизнь. Треть жизни выброшена в мусорное ведро!
– Почему?! – От обиды у меня защипало в носу.
– Потому что подавлять свои чувства – значит жить не своей жизнью. Что вы с успехом и делаете.
От этих слов внутри меня все взбунтовалось, будто море при внезапном шквале. Это я-то живу не своей жизнью?
– Что вы сейчас чувствуете? – с интересом спросил Алексей.
– Хочу запустить в вас чем-нибудь тяжелым, – призналась я.
– Вот как? – Он, казалось, обрадовался. – И почему?
– Потому что вы – правы, очевидно, – вырвалось у меня.
Он кивнул, то ли одобряя, то ли подтверждая.
– Я, конечно, не говорю, что так происходит всегда и во всем. Но, пытаясь в своих реакциях и чувствах соответствовать чужой этике, вы каждый раз отрезаете кусок от своей собственной жизни.
– Понимаю. – В носу снова защекотало, и сами собой набежали непрошеные слезы. – Но я боюсь быть собой.
– А чего вы боитесь?
– Боюсь… – Я обвела комнату глазами, пытаясь найти ответ. Но он, конечно же, лежал на поверхности, уже поднятый оттуда волной страха. – Я боюсь, что меня не будут любить.
Стыд накрыл меня с головой: я почувствовала, что даже уши загорелись после этой фразы. Господи, какое убожество – взрослая, успешная женщина сидит и хнычет как брошенный ребенок, скулит о страхе потерять любовь!
Но Алексей смотрел без улыбки – понимающе и серьезно, словно я сказала не бог весть какую глупость, а вполне существенный довод.
– То есть вы боитесь, что если всегда будете такой, какая есть, то вас перестанут любить?
– Да…
– Я могу усугубить ваши страхи. Да, если вы станете в полной мере собой, отношение людей к вам действительно изменится. Они же привыкли видеть вас другой. Скорее всего, кто-то окажется разочарован, а кто-то не захочет иметь с вами дела. Вам нужно знать о такой вероятности. Но хотите ли вы прожить не свою жизнь? Ее осталось не так много, возможно, меньше, чем вам кажется. Вот, к слову, мы с вами сейчас находимся не в самом безопасном районе Москвы. Вы можете пойти домой и по дороге попасть под руку каким-нибудь ублюдкам. О чем вы будете думать, подыхая под забором сегодня вечером? О чем пожалеете? О том, что не все называли вас хорошей девочкой и гладили по голове? Или о том, что вы не сделали того, к чему вас толкали ваши желания? Умирая под забором сейчас – в двадцать восемь лет, – вы будете думать об общественной морали и социальных ценностях? Или о том, как на это посмотрят ваши родители? Или вы прикусите язык от досады за потраченное зря время? А я еще раз скажу вам: время, уходящее на попытки угодить другим людям, – это время, выброшенное в мусорное ведро. Вы обращаетесь со своей жизнью как с мусором, который ничего не стоит! Вы швыряетесь годами вашей жизни как ошметками и огрызками!
– Хватит! – выкрикнула я и заткнула уши. – Хватит, пожалуйста! Дайте мне вздохнуть!
Он замолчал, и некоторое время я молча слушала, как мое сердце колотится, требуя выхода.
– О чем вы сейчас думаете? – спросил Алексей, когда я подняла глаза.
– Не думаю, а слушаю своего критика, – я махнула рукой в сторону, где на широком подлокотнике кресла, не сняв ботинок и лоснящегося пиджака, восседал мой зануда.
– Ого! И что же он говорит на этот раз?
– На этот раз он критикует меня за то, что я – ничтожество, потерявшее треть своей жизни. Он цитирует ваши слова. – Я глянула на Алексея.
– Да он же лгун! – Алексей, округлив глаза, уставился прямо на моего критика, так что тот от неожиданности умолк и даже сжался.
– Неужели вы не видите, что он лжет? – Алексей, казалось, вполне искренне возмутился: повысил голос и даже привстал. – Посмотрите, как быстро он поменял позицию! Он же еще полчаса назад предъявлял вам совсем другие обвинения! А теперь переметнулся в противоположный лагерь! Лгун, лицемер! Видите?
Я кивнула, чувствуя себя ребенком, которого старший брат спасает от хулиганов. Я уже забыла о прежних обвинениях критика. А ведь верно – этот хитрец вовремя сменил песню…
– Но мы его разоблачили! – Алексей смотрел именно туда, где с хмурым видом рассматривал грязные манжеты Критик, делая вид, что данная фраза к нему не относится.
– Теперь-то вы видите, что он собой представляет? – спросил Алексей. – Это ничтожество, у которого нет своего мнения. Все, что он может, – перепевать чужие слова, способные уязвить вас. Это даже невозможно называть критикой. Предлагаю вам гнать его взашей!
Я снова кивнула. Мне вспомнился один из последних моих разговоров с Анечкой.
– Я все время боюсь, что мои наблюдения о жизни – это ни о чем, – рассуждала она в своем блоге. – И они ни для кого не представляют никакого интереса. И что в этом нет никакой «морали», ничего такого, о чем бы стоило написать. Ничего я этим не скажу, и все такое…
– Ну, могу тебя успокоить, – отвечала я, усмехаясь, – что бы я ни писала – мысли приходят в голову примерно те же. Все критики мира говорят на одном языке!
А ведь верно, подумалось мне: все критики нашего внутреннего мира говорят на одном языке и повторяют одни и те же слова, один и тот же убогий и довольно жалкий набор.
Каким бы творчеством ни занимался человек – литературой, поэзией, музыкой, рисованием, тренингами, – гнусавый внутренний голосок заводит: «Ты не создаешь ничего нового. Все это было до тебя и было лучше… никакой идеи, никакой морали… бессмысленная трата времени и ресурсов – побереги их лучше на мытье посуды и более полезные для жизни вещи… дома под кроватью слой пыли, а ты
