На столе передо мной бумага с каким-то типографским текстом и с местом для подписи. Читать, по правде говоря, после испытания сигаретой не очень-то хочется, и я подписываю данную бумагу. Наверное, заявление в какой-нибудь кружок Добровольного Общества Содействия Армии, Авиации и Флоту, там сейчас, я в газете видел, проводятся интересные эксперименты по укреплению мужских свойств характера, даже йога и карате уже почти разрешаются.
— Это при ДОСААФе? — спросил я Женю.
— Частично, — улыбнулся он и бумагу убрал в свой чемоданчик.
— А в общем-то чем будем заниматься? — поинтересовался я.
— Да ничего особенного, Гоша. Ну, просто мужская крепкая дружба, взаимовыручка, ну, как среди десантников, понимаешь?
— Вот здорово! — я просто восхитился перспективой такой спайки. — А с чего начнем, Женя?
Женя Гжатский ликовал, сиял, «милел людскою лаской».
— Хочу тебе напомнить, Гоша, одну подходящую цитату лучшего, талантливейшего нашей социалистической эпохи. «Юноше, гадающему делать бы жизнь с кого, скажу не задумываясь, делай ее с товарища Дзержинского». Надеюсь, помнишь?
— Конечно же помню, преотличнейшая цитата, однако, Женя, я уже далеко не юноша, увы, уже к тридцатке подходит.
— Никогда не поздно, — возражает Женя Гжатский. — И вот тебе для начала, Игореша, вот тебе первое задание, да не задание даже, а просто, ну, как бы сказать, ну, в общем даже и не знаю, как назвать, но не задание, конечно, а просто есть у вас в лаборатории некто Спартак Гизатуллин, вот с него и начнем.
— Как тебя прикажешь понимать, Женя? Что это значит — с него начнем?
— Ну, как бы тебе попроще, Игореша, дорогой ты мой человек, объяснить? Давай-ка вот для начала поднимем стаканы — расширим сосуды, и колбаски-то, колбаски… Угощайся без сомнений, теперь мы свои. Ну, вот, Гоша, к примеру, ты в Болгарию собрался, так? И конечно, все понимают, что у тебя намерения чистые, что не на встречу с какими-нибудь немцами или, что еще хуже, вернее, совсем уже плохо, не с американцами встречаться ты едешь, так? А вот про Гизатуллина ты такое же мог бы сказать?
— Почему? — спрашиваю я, ничего не понимая.
— Ох, Гоща, Гоша, — качает головой Женя Гжатский. — Ну, вот, скажи — чист Спартак?
— Да конечно же чист, уж чище его и не найдешь, хрустальный парень и специалист высшего класса.
— А советский ли человек? — по-ленински прищурился Женя Гжатский.
В этот момент я почему-то так и увидел его как бы наводящим пулемет на стихийную демонстрацию рабочих Завода малолитражных автомобилей им. Ленинского комсомола, где, между прочим, еще недавно работал мастером в моторном цехе предмет нашей беседы, мой бывший друг Спар-тачок Гизатуллин, ныне справедливо презирающий меня за моральную неразборчивость в смысле деятелей искусства. Вижу сначала панораму, потом на среднем плане Женин прищур, потом крупешник, крупешник, крупешник… голова закружилась.
— Очень даже советский человек, — сказал я. — Во многом настоящий советский человек. Не уступит никому, а некоторых… — тут мне не удалось сдержать горькой улыбки, — а некоторых еще и поучит.
— Вот и хорошо, — сказал Женя Гжатский, — вот и надо помочь парню. Вот, если ляпнет где чего Спартак про советскую власть или заговорит, к примеру, со слов иностранного радио, вот тут ты, Гоша, и не растеряйся, запоминай.
— Зачем это? — удивился я.
— Ну как зачем? — удивился он. — Мне расскажешь.
— А тебе-то зачем? — удивился я. — Разве своей головы на плечах нет?
— Ну, ты чудак! — удивился Женя Гжатский. — Это же социология.
— А при чем тут Спартак? — удивился я.
— А мы с тобой при чем? — удивился он.
— Может, ты прояснишь, Женя?
— Конечно, можно прояснить, почему же нет.
— Так чего тебе Спартак-то Гизатуллин?
— Помочь надо человеку, может запутаться. Сечешь? Ведь ты же подписку-то, Гоша, давал, а у нас такой девиз — помогать надо людям в трудную минуту.
— А у кого это «у нас», Женя? Может быть, ты меня просветишь, как это называется?
— Ну, у чекистов, колбаса ты эдакая. Ну, и у тех, кто с нами, вот как и ты, Игорь Иванович, нелегкий ты человек.
— Вот так так! Так ты чекист, Женя?! И давно?
— А что же ты думал, Гоша? Сейчас все концентрированные парни идут в Чека, время такое. Поэтому я и тебя поздравляю, правильную дорогу избрал.
— То есть как это?
— А так это.
— Я что-то, Женя, не вполне.
— Слушай, Гоша, может, ты в лечении нуждаешься?
— Женя, пожалуйста, больше мне не наливай. Я не нуждаюсь выпить, а я, прости, что дрожу, нуждаюсь объяснить.
— А подпись-то, товарищ Велосипедов, давали? Заявление о сотрудничестве с органами — дело нешуточное, уж раз подписался, значит, сохраняй серьезность, даже и у нас, Гоша, есть люди, которые юмора не понимают, и с дезертирами…
Охваченный страхом, полностью теряю самоконтроль, пальцы переплетаются в судорожном зажиме, кричу благим матом:
— Не надо! Не надо! Какой же я чекист? Отдайте бумагу, товарищ Гжатский! Я думал, в кружок подводного плавания записываюсь, на карате, в ДОСААФ, прошу, верните, какой вам толк в таких, как я…
— Ты целку-то из себя не ставь! — сказал тут кто-то в пространстве «России» совсем другим, не Жениным голосом, до чрезвычайности густым и устрашающим.
Я даже оглянулся, кто говорит, но все было неизменно в комнате и неподвижно в окне, за рекой.
— Слышал? — сказал Женя Гжатский. — Ты целку-то из себя не ставь! Кажется, убедился, что здесь все в порядке по части мужских качеств. — И он почему-то похлопал себя ладонью по одному месту, но совсем не там, где жгли.
Дальнейшее мое поведение необъяснимо и непростительно. Так, конечно, воспитанные люди себя не ведут, особенно если их малознакомый товарищ приглашает в гостиницу на угощение.
Прыжком, возможно очень безобразным, я бросился на Женин «дипломат» с целью вырвать из него так называемое соглашение о сотрудничестве, а на деле просто жалкий листок бумаги с дурацким чернильным знаком, нанесенным моею рукою.
Чем объяснить невероятный по силе смерч возмущения, бушевавший во мне? Мне казалось, что надо мной учинено какое-то насилие, как будто и в самом деле кто-то хочет меня лишить чего-то нежного и неприкасаемого, точно не могу определить, хотя и подворачивается слово «целка», произнесенное тем жутким голосом, и вот я трепещу и прыгаю безобразными прыжками, словно от этой жалкой бумажонки зависит вся моя дальнейшая жизнь, и не какие-нибудь там жизненные успехи, а просто, так сказать, ее содержание, все содержание жизни, хотя ведь если объективно разобраться, то ведь понимаешь, что не прав, капитально не прав, ведь органы государственной безопасности столько сделали благородных заслуг, за исключением некоторых грубых ошибок.
Женя Гжатский встретил мой похабнейший прыжок отлично проведенным приемом самообороны без оружия, и вот я лежу в коридоре.
— Я бы на твоем месте хорошенько обо всем подумал, — говорит Женя, стоя надо мной, и добавляет: — Руководству ты не понравился, Фриц Кавказский.
Засим круто поворачивается и уходит в свой № 555. Дверь захлопывается, и сразу же там включается телевизор. Страшный шум — трансляция с Центрального стадиона имени Ленина, матч на Кубок европейских
