Новый сладостный стиль

мыслях все время возвращалась к проклятому Сашке: гад, правильно его крыли в газетах, немедленно научился всему антисоветскому! Родную жену проеб до самой корки и тут же стал обвинять в стукачестве! Гений сраный, кому ты нужен, жили без тебя и сейчас обойдемся, а ты спивайся в своих джунглях!

Нью-Йорк меж тем переходил к ночному режиму, темнели небесные колодцы, на дне их зажигались вывески. Она уже подходила к зданию миссии СССР, когда увидела в начале квартала запаркованный вдоль тротуара удлиненный серебристый лимо с четырьмя отражающими окнами и с одним открытым, из которого лилась сладкая латиноамериканская музыка. Почему-то она остановилась и уставилась на этот блядовоз, на который смотреть совсем не пристало члену КСЖ. Почему-то ей показалось, что эта тачка к ней самой имеет какое-то отношение. И не ошиблась. Рядом с лимузином стояли и смотрели на нее двое: один обыкновенный американский молодой человек, а второй совершенно необыкновенный некто, длинноватый и очень узкий, в серебристом под цвет лимузина костюме и с лиловой, как чернила детских лет, кожей. Ну вот она и судьба моя явилась, медленно подумала она страшноватенькую мысль. Судьба эта в дальнейшем стала развиваться в виде пошловатенького водевиля.

Вдруг она узнала этого, чернильного. Тот самый Альбер, что ли, Бланманже, или как его там, что третьего дня на улице приставал, предлагал ей богатство за одну ночь. Увидев ее, он как-то ослаб, осел на корму лимузина, выталкивает зачем-то вперед обыкновенного молодого человека. ОМЧ вдруг заговорил на обыкновенном русском языке:

– Приветствуйте! Я есть переводчик господина Альбер Шапоманже, барон Вендреди. Мы ждать вас еще более пять часов уже. Барон ручает меня вас приглашать для вкусного ужину. Он вас люблять великолепно и спит узнать вашего имения.

– Ну здравствуйте! – ответила она по-партийному. – Меня зовут Анис.

Барон Вендреди соприкоснулся с ее неслабой рукой своей длиннопалой дланью. Произошел контакт. Ну что ж, большевистский патриархат, сейчас мы покажем тебе, что традиции Александры Коллонтай еще не забыты. Вы все, привыкшие на бабу смотреть как на подстилку, подсылающие шпионить к родному мужу, теперь получайте комсомольский сорокалетний, ой, пардон, тридцатидевятилетний привет!

Альбер раскудахтался вест-индским петухом на одном из наречий языка «пепельяменто». Анис вылавливала из его фонтана словечки «амур», «жаме», «трезор».[39] ОМЧ преданно отрабатывал щедрый гонорар.

– Месье Шапоманже, барон Вендреди, обещал для ву весь трезур острова Хэйти. По большей части он всегда предвкушанствовал этого рандеву в частности всей жизни.

– Куда едем? – спросила она.

Страсть открывает бархатный рот до глубины гортани, видна вибрация голосовых связок, тремоло. Они едут в «Плазу», и вот они в «Плазе»! Просторы «президентского суита», [40] набор филиппинских слуг, судки с серебряными крышками, мортиры шампанского по шестьсот долларов за штуку. Она, конечно, цен сих не знала, но мы-то знаем и не желаем держать читателя в «разумных пределах».

– Ладно, – сказала она влюбленному барону. – Пошли в спальню!

Там, в драпированном алькове, вдруг всю захлестнуло ее школьными лиловыми чернилами. Сама вдруг уподобилась непроливайке из тех, с конусовидными внутренностями, что, как ни переверни, держали все в себе. Когда-то такими чернилами на промокашке рисовала крошка кавказских джигитов с внешностью Шапоманже. Сейчас этот джигит оказался главным предметом всего набора, длинной ручкой-вставочкой с пером № 86, которым он ее остервенело трахал. Чернилка-вливалка, лиловый поток, и шатко, и валко кружит потолок. Свобода мерещилась усталому уму Анисьи.

II. Бульвар

Ты родилась, должно быть, в некий час,
Когда в кино я прятался от школы.
На выходе, услышав крик грача,
Я задрожал, десятилетний шкода.

Был мрачный день, и тучи, громоздясь,
Касались пузами московских вышек.
У светофора скапливалась гроздь
БлеЮщих горнами трофейных бээмвэшек.

Ковбойский фильм, грачи и тяжесть туч,
В конце бульвара Сталин в серой форме —
Все как-то сдвинулось, но как, не мог постичь.
Вдруг показалось, что за Трубной море

Шумит, как продолжение кино,
И в этом мире я не одинок.

Часть III

1. Графство Йорноверблюдо, штат Мэриленд

Только к концу октября Арту Даппертату удалось напроситься в гости к своему обожаемому президенту Стенли Корбаху. Этому предшествовало несколько попыток напомнить о себе Его Всемогуществу, но все они были бесплодны. Дозвониться этому парню, должно быть, не легче, чем Дэн Сяопину в Пекин. Телефонистки сообщали, что босс находится вне досягаемости, то ли в Греции, то ли в Индонезии, Арт, однако, подозревал, что тот просто-напросто сидит в своей библиотеке, одержимый новым бзиком, генеалогическими поисками.

Однажды Арт взял да просто черкнул открытку, в которой сообщил боссу, что у него есть нечто конфиденциальное и полезное для дальнейшего разрастания корбаховской родословной секвойи. Долго никакого ответа не было – наверно, гады сразу бросают все письма в какую-нибудь письморубку высокой технологии, – как вдруг – звонок, не кто иной, как сам Стенли на линии! В своей обычной, хрипловатой, добродушно-наплевательской манере босс спросил: «А почему бы вам не заехать, Арт? От Манхаттана все- таки не так уж далеко до Северного Мэриленда». Каково, приглашают прямо в сердце империи, на ферму «Галифакс», в окрестностях Алконоста, графство Йорноверблюдо, мальчики и девочки!

Раз приглашают, значит, поехали! Арт взял напрокат тачку, да не какую-нибудь, а «кадиллак-севиль». Расходы его не смущали, поскольку подлежали вычету из доходов недавно открытой компании «Доктор Даппертутто энд Ко». Арт не был бы великолепным представителем поколения яппи, если бы в поисках налогового убежища не открыл полуфиктивной корпорации на собственное имя.

Деревья уже начинали желтеть, господа. И багроветь, милостивые государи. И законьячиваться в глубине рощ, если это кому-нибудь интересно. Рекордная, гвардейского роста кукуруза стояла по обочинам извилистых дорог Йорноверблюдского графства. Арт с удивлением на нее смотрел. Совсем как-то позабыл, что до превращения в попкорн эта, ну, штука сия, стоит зеленой ратью с подвешенными, как противотанковые гранаты, початками. Белые дощатые дома с террасами завершали гармонию холмистых пространств. Ну как тут избежать банальности? Эх, бросить бы все да поселиться вон на том холме! Избежать нельзя, но проехать мимо можно. Все ближе и ближе к реальности.

Реальностью для Арта Даппертата в эти моменты была мечта, и называлась она Сильви Корбах, восемнадцатилетняя дочь его патрона. Он вспоминал, как прошлой весной во Флориде, на Палм-бич, она выскакивала из воды. Не знаю, как выглядело рождение Афродиты, мужчины на флоридском пляже представляли его, очевидно, именно так: набег большого серфа, пенный грабеж, бум, переход временного барьера, и на скользящей доске к вам выскакивает воплощение женского юношества!

Как и многие красавицы ее возраста, Сильви была влюблена в свое тело, стыдилась этого чувства и отворачивала детские глаза, чтобы не покраснеть. Арт старался отвлекать ее внимание на другое тело, то есть на себя, демонстрировал пружинистость и гибкость. Она вдруг ахнула, узнав, что он тоже, тоже, тоже является поклонником старческой рок-группы The Greatful Dead! Не менее пятнадцати минут они гуляли вдоль океана, беседуя о гениальном Джерри Гарсия, напевая его песни и пританцовывая. Можно ли это забыть? Кажется, невозможно, думал Арт, приближаясь к новой встрече. Трудно себе представить, что такая девушка еще не знает о моем решении взять ее в жены. Ведь должны же такие сильные мысли передаваться на расстоянии.

При подъезде к поместью сразу же начались чудеса. Он медленно ехал вдоль поля для гольфа и вдруг увидел, что к переезду через дорогу приближается гольфовый самокат с двумя пассажирами, и в этих