фантазировал Антон.
Но фокус в том, что на самом деле преступников не казнят. Их переправляют на хорошо охраняемый остров и держат там в тайном заключении. Когда же война закончится, будет объявлено: «Мы никого не убивали, все живы».
Антону так понравилась идея, что он решил изложить ее в отдельном документе. Ничего утопического в этой затее не было. У румынских берегов – он выяснил – есть подходящие острова. На некоторых даже имеются заброшенные казармы еще довоенного времени.
С Бердышевым они увиделись три дня спустя.
Произошло это неожиданно. Просто на улице гуднул клаксон, хлопнула калитка, Антон выглянул в окно и увидел капитана Сокольникова. Вечернее солнце окрашивало погоны кителя в цвет меди.
– Доклад еще не готов, – сразу сказал Антон, когда Бердышев пожал ему руку. – Но очень хорошо, что вы меня вызвали. Я хотел бы с вами говорить об одной принципиально важной вещи…
– После, не сейчас. – Петр Кириллович разглядывал своего протеже, пожалуй, пристальней, чем во время первой встречи. Будто желал найти ответ на какой-то непростой вопрос. – Я пригласил тебя по неотложному делу.
От Сокольникова по дороге Антон так и не узнал, чем объясняется внезапный вызов в вечернее время, поэтому выжидательно умолк. Но Бердышев молчал, нервно постукивая по столу и покачивая головой, как бы в сомнении.
– Жду полковника Патрикеева. Он будет с минуты на минуту, – объяснил он паузу.
Антон встрепенулся:
– Но о нем-то я и хотел с вами говорить!
Волнуясь и торопясь, он рассказал про мерзкую сцену, свидетелем которой стал несколько дней назад.
Лицо Бердышева застыло в недовольной, даже брезгливой гримасе.
– А ты не догадывался, что на войне стреляют? – перебил он. – Откуда ты знаешь, сколько крови на руках у того подпольщика? Очень может быть, что у Аркадия Константиновича с ним давние счеты. Обезвреживая большевистское подполье, полковник потерял несколько ценных сотрудников, своих соратников. Я не знаю, что бы я сделал, если бы мне попались мерзавцы, ссадившие с поезда, на верную смерть…
Он заперхал, не договорил, щека задергалась. Антон понял, что Петр Кириллович не может произнести вслух имена жены и дочери.
– Да, конечно, все живые люди, пролилось много крови, есть жажда мщения и прочее, – еще быстрей заговорил Антон, чтоб отвлечь собеседника от мучительной темы. – Но этот хоровод смерти кто-то должен остановить.
Как мог коротко, он изложил свою идею о секретном острове. Многие детали пришлось опустить. Антон боялся, что заявится Патрикеев и не даст рассказать суть.
Черты Бердышева понемногу смягчались.
– Неплохо придумано, – кивнул он. – Особенно про черный пароход на рейде. Можно было бы тайком отвезти в секретную тюрьму европейских союзников, чтоб успокоились, а то они всё заявляют нам гуманитарные протесты из-за «эксцессов». Однако этот метод пригоден для следующего, более спокойного этапа. Пока что мы деремся за выживание и вынуждены действовать с предельной жесткостью. Любая нерешительность будет расценена как слабость. Наказание должно происходить не за горизонтом, а на глазах у всех, публично. Гадость, но необходимо. – Петр Кириллович перегнулся через стол. Его воспаленные глаза магнетизировали собеседника. – Ты ведь без пяти минут врач. Тебе отлично известно, что есть травмы и болезни, не поддающиеся медикаментозному или терапевтическому лечению. Требуется хирургическое вмешательство, радикальное и срочное, пока не погиб весь организм. Крым достался нам насквозь больным, прогнившим, червивым. В горах бродят банды «зеленых», в городах бесчинствуют уголовники, но главную опасность представляет большевистское подполье. Ты плохо понимаешь шаткость нашего положения. Севастопольские рабочие – мощная сила. Если врагу удастся их организовать, затеять восстание или хотя бы просто стачку, мы погибли. Не будет ни продовольствия, ни боеприпасов. Тыл рухнет, армия развалится. Раз полковник задерживается, давай-ка я пока введу тебя в курс дела. Это сэкономит нам время.
Он стал рассказывать о жестокой, невидимой для обывателей борьбе, которую приходится вести с большевистским подпольем. Говорил деловито и сдержанно, но пальцы дрожали и зачем-то всё поглаживали пиджак. Антон не мог отвести глаз от этой нервной руки. Вдруг вспомнилось странное слово, когда-то где-то вычитанное и выплывшее из памяти: «обирается». Характерный жест, по которому определяют, что больной при смерти – пальцы судорожно шарят по груди, будто стряхивая с нее невидимые крошки. Придет же чепуха в голову!
Отгоняя скверную мысль, он дернул подбородком, и Бердышев понял это движение по-своему.
– …Понимаю, в это трудно поверить. Но всё это время в Крыму фактически существовало два правительства: на поверхности – наше, в подполье – большевистское. Еще в марте с той стороны прислали группу опытных конспираторов, которые создали на всем полуострове тайную сеть. Управлял ею Севастопольский подпольный горком ВКП(б). Его ячейки охватывали не только порт и судоремонтные мастерские, но железную дорогу, армию, флот. Даже в ставке главкома были вражеские агенты. В заговор входили офицеры бронеавтомобильного дивизиона и личный шофер барона. Если бы им удалось убить Петра Николаевича, белому Крыму настал бы конец. И спас всех нас полковник Патрикеев, которого ты давеча обозвал «палачом и садистом». Его люди выследили и обезвредили всю верхушку большевистского подполья. В мае прошли аресты в Севастополе, Симферополе, Феодосии, Ялте, Керчи. Взяли далеко не всех, но это и не нужно. Достаточно было уничтожить органы, осуществлявшие центральное руководство и координировавшие действия местных ячеек. Сцена, случайным свидетелем которой ты стал, была завершением большой операции. Патрикееву удалось взять живьем самого Голубева, начальника всей крымской большевистской сети. Этот паук долго скрывался после того, как его паутина была разорвана, но в конце концов попался…
Антон обернулся на стук в дверь.
– Это полковник. Войдите!
– Про Голубева рассказываете? – Полковник вошел, хитро посмеиваясь и еще на ходу протягивая свою большую мягкую ладонь. – Я с полминуточки подслушивал – привычка. Исключительно из тактичности, чтоб не встрять не ко времени.
Помедлив долю секунды, Антон вяло ответил на рукопожатие. А что было делать? Не фрондировать же в присутствии Петра Кирилловича. И потом, «с полминуточки» – это сколько? Достаточно, чтоб услышать про «палача и садиста»?
– Извините, не поприветствовал вас тогда, в трамвае, – сказал контрразведчик, всё так же посмеиваясь. – Служба.
Оказывается, видел! Или Шишков ему потом доложил.
– Спросили? – фамильярно спросил Аркадий Константинович у Бердышева и сел в кресло, не дожидаясь приглашения. Было ясно, что он в кабинете частый гость и вообще свой человек.
– Нет еще.
Непонятный обмен короткими репликами Антона насторожил. «Спросили»? О чем?
– Что Голубев?
– Поет соловьем. – Добродушная улыбка исчезла, Патрикеев поглядел на Петра Кирилловича озабоченно и, пожалуй, тревожно. – Беда в том, что песни эти устарели, проку от них мало. Кого он знает, тех мы уже того…
Мясистый кулак свернул шею невидимой птахе.
Антон решил, что будет смотреть только на Бердышева, вопросительно: мол, какое это всё имеет отношение ко мне?
Петр Кириллович кивнул ему.
– Сейчас поймешь, зачем я тебя вызвал. В Петрограде ты рассказывал мне о своих приключениях на Гороховой. В том числе про некоего чекиста, который состоял адъютантом при моем приятеле Рогачове… Не
