– Ничего, дай срок, – сказал Ефим. – За всех товарищей ответят. С каждой отдельной гниды спросим. Ты, Санька, не плачь.
Он задрал рубаху и похлопал по рукоятке «нагана».
А девушка уже и так перестала плакать.
– Так вы мне объясните. Почему Миша и вот вы за простой народ пошли?
Антон молчал, не зная, что сказать. Ему хотелось отвести глаза, но это было бы подозрительно.
– Глупости спрашиваешь. Потому что совесть есть. Кусок в горле застревает. – Брат солидно поглядел на Антона, будто ожидая одобрения своим словам. – Правильно я говорю, товарищ Клобуков?
Пораженный формулировкой, Антон кивнул. «Кусок в горле застревает». Как ёмко и коротко эта простая фраза вобрала в себя всю жизненную историю отца и многих таких, как он! Нравственному человеку невозможно быть счастливым или хотя бы спокойным, невозможно витать в облаках и заниматься любимым делом, когда вокруг голодают, подвергаются унижениям, прозябают в рабстве другие люди.
– Вы тоже с Тамани приплыли? – почтительно спросила Александра. – Как товарищ Долотов и товарищ Бляхин?
– Нет, я живу в Севастополе.
– А у вас какая легенда?
Это слово она произнесла с удовольствием – видимо, недавно узнала. Ефим настырную сестренку не одернул, ему тоже было интересно.
– Я советник при правительстве Юга России, – промямлил Антон. Ему было неловко своей пышно звучащей должности.
– При чего правительстве?
Александра удивилась. Кажется, она и знать не знала, как называется ненавистная ей власть.
– Ты чего, Санька? – укорил ее Ефим. – Это которые в «Кисте» сидят.
– А-a. – Она глядела на Антона с восхищением. – Прямо у Врангелей? Ну вы храбрый! И хитрый! Я бы сразу запалилась.
Вдруг представилось: вот сейчас от мощного удара слетает с петель калитка, во двор врываются уверенные, хмурые люди, выкручивают руки этой ясноглазой Саньке и ее важничающему брату.
Невозможно, чтоб Патрикеев не приставил «хвоста». Он что-то говорил про операцию прикрытия, которой будет руководить сам.
Проследить за трамваем нетрудно. Пока шли по улицам – тоже. А на пустыре агенты могли отстать и в бинокль подсмотреть, в какой двор вошли Антон с Бляхиным.
Если всё так (а иначе не может и быть), то в эту самую минуту уже мчатся грузовики с солдатами, чтобы оцепить весь район. Опытные агенты – те самые, что брали человека из трамвая, – готовятся к штурму подпольного центра.
А здесь всей охраны паренек с «наганом» и девчонка.
Из-за угла высунулся Бляхин.
– Антоха! – позвал он уже совсем попросту. – Давай сюда!
Идти там было особенно некуда. Почти сразу за домом поднималась серо-белая стена каменного обрыва. Но, обойдя избушку, Антон увидел ржавую железную дверь, врезанную прямо в скалу.
– Тут много нор понарыто, – объяснил Бляхин. – В стародавние времена камень резали, с него весь Севастополь построен. Заходь, не робей.
Он потянул створку, за ней открылся узкий проход, в котором густела тьма.
Бляхин затворил за собой дверь. Стало совсем темно. Как идти дальше, непонятно. На ощупь?
Но Бляхин придержал Антона за плечо.
– Мы это, товарищ Сердюк!
– Вижу, – ответили из мрака, непонятно кто и непонятно, как тут можно было что-то видеть.
Щелчок. Вспыхнул свет. От неожиданности Антон зажмурился.
Откуда здесь электричество? Значит, есть собственный генератор.
Оказалось, что за проходом расположено большое помещение, целый зал, вырубленный в горной породе.
Посередине стол. За столом седой человек. Перед ним револьвер, две «лимонки». Лицо у человека неподвижное, землистого цвета.
– Шагай, шагай.
Бляхин подтолкнул Антона к одной из четырех дверей: две слева от стола, две справа.
Опасливо поглядывая на седого, Антон шепотом спросил:
– Он тут в темноте сидит?
– Так надежней. Товарищ Сердюк из шахтеров, всю жизнь под землей. Лучше кота видит. Нас просто не возьмешь. Сейчас сам увидишь.
– Кого «нас»? – спросил Антон, чтоб не выбиваться из роли.
Бляхин только хмыкнул.
За дверью была длинная штольня, однако рассмотреть ее не хватило времени. Едва Бляхин потянул за ручку, свет опять погас.
– Я это! – снова крикнул Филипп в темноту.
– Ага, – ответили глухо, словно из-под земли.
Опять загорелось электричество. Сверху длинный коридор был освещен несколькими лампами, а заканчивался он кирпичной стеной, и в ней чернела щель. Голос мог ответить только оттуда.
Они пошли вперед, прямо на стену. Вскоре стало видно, что из дыры высовывается дуло ручного пулемета.
Действительно, их тут взять непросто, соображал Антон. Избушка с братом и сестрой – только фасад. Ефим и Санька местные жители, не привлекают внимания, не вызывают подозрений. А настоящий штаб спрятан в бывшей каменоломне. Без кровопролитного боя сюда не ворвешься.
В десяти шагах от стены стало видно, что вправо ведет еще один коридорчик, упирающийся в стальную перегородку.
Бляхин крикнул в дырчатое окошко:
– Привел!
Что-то щелкнуло, створка приоткрылась.
– Заходь, я снаружи останусь. – Бляхин подмигнул. – Да не жмись ты.
Антон увидел еще один большой зал. Свод и стены терялись во мраке. Свет давала только лампа на столе.
По каменному полу скрежетнуло. Человек, у которого вся верхняя половина тела была отрезана тенью, поднялся из-за стола.
– Что, брат? Интересная штука жизнь?
Навстречу Антону, посмеиваясь, шел Панкрат Рогачов.
– Вот тебе на, глазами хлопает. А я думал, ты по Бляхину догадался, к кому тебя ведут. Раньше ты, Антон Маркович, посмышленей был. Отупел в Швейцариях, отупел. У меня, брат, когда в Женеве кис, тоже от скуки мозги заржавели…
В черной рубашке под горло, с усами и отросшими волосами Панкрат Евтихьевич был похож на Максима Горького с известного серовского портрета, только глаза у Рогачова были не скорбные, а веселые.
– Надо же, где довелось свидеться… – Он с любопытством разглядывал Антона. – Повзрослел. Но всё такой же. Тихоня. Что моргаешь? Хочешь ведь спросить, какого беса я тут делаю. Спрашивай, не стесняйся.
Антон спросил про другое – про необъяснимое, поразительное.
– Мне и правда в голову не пришло, что вы тут… Когда я вас видел в ноябре восемнадцатого, вы были очень большой начальник. И Бляхин сказал, что вас в Москву перевели…
– Ну, Филя у нас знатный конспиратор. – Рогачов фыркнул. – Это, брат, в старой России начальники либо сидели в кабинете, либо парадировали на белом коне, а думали только о карьере. У нас по-другому. Где ты нужнее, туда и идешь. От служебного роста никаких тебе удовольствий, а совсем наоборот. Чем
