— Ну и пекло.
— Так что говорят местные власти?
— Никто в последнее время никакие деревья не помечал. Землей владеет муниципалитет.
— Что ты под этим имеешь в виду?
— Под чем?
— В последнее время… Когда они там были в последний раз? — Винтер перегнулся через стол и взял принесенные парнем бумаги. — Напомни мне свое имя.
— Э… Борьессон. Эрик Борьессон.
— Конечно… прости, что забыл. — Винтер пробежал глазами протокол и нашел ответ на свой вопрос. — Они там были месяц назад. Уже месяц никаких работ в лесу у озера Дель не ведется.
— Никаких работ, — подтвердил Борьессон.
— А ты подумал… что бы это могло быть?
Парня, очевидно, удивил вопрос. Он судорожно вздохнул.
«Он заметил, что я заметил, что он заметил, что я хочу услышать его мнение» — вот так замысловато, но привычно сформулировал Винтер свое ощущение.
— Кто бы мог это сделать? — спросил Борьессон.
— Кто?
— Рыболовы? Рыболовные клубы?
— Проверил?
— Нет… еще нет.
— А кто еще?
— Вы имеете в виду… естественные причины?
— Ну да… не связанные с убийством.
— Подростки?
— Что-нибудь указывает, что это могли быть подростки?
— Я… по правде говоря, не знаю.
— Стоит проверить.
— Может, любовная пара?
Винтер подумал и издал неопределенное мычание.
— Они часто выцарапывают свои имена… на скамейках, на камнях… на деревьях.
— Что ж… этот район популярен… там можно уединиться.
— Вот именно! — обрадовался Борьессон. — Могли быть любовники.
— А что это значит? — подвинул ему Винтер фотографию знака.
Парень просто лопается от гордости… и правильно: он по-настоящему, всерьез участвует в следствии. Сидит вместе с шефом и размышляет. Надо это делать почаще. Я же еще и педагог.
— Что означает эта надпись… или рисунок?
— А криминалисты разве этим не занимаются?
— Я хочу знать твое мнение.
Кабинет наполнился тяжелым, выматывающим душу грохотом — прямо над ними пролетел вертолет. Заметно вечерело. Улицы заполнялись народом — праздник продолжатся. Он вспомнил Анету Джанали и почувствовал во рту отвратительный кислый вкус. Смесь перегара и насилия. Если бы он сейчас встал и подошел к окну, то увидел бы толпы, движущиеся к центру. Наверняка многих уже ноги не держат.
Он закрыл глаза. Конная полиция должна с этим справляться. Резиновые дубинки и прочее. Оттеснить толпу в ловушки у Лилла Боммен и Кунгсторгет. Там они и будут орать, пока не свалятся от перепоя. Тогда полицейские подгонят мини-автобусы, загрузят бесчувственные тела штабелями и отвезут в заплеванный зал четырьмя этажами ниже его кабинета. Винтер и сам работал в полиции порядка, сидел на лошади и видел под собой это быдло. Целое море страха и некоординированных движений. Самое опасное — пронести этот юношеский цинизм и дальше. Нельзя смотреть на людей как на быдло. Страх и отчаяние одинаковы для всех.
Он открыл глаза, встал и подошел к окну. Борьессон смотрел на него с удивлением. Разглядеть Винтеру мало что удалось — слепило заходящее солнце. Через час-другой оно исчезнет с обещанием скоро вернуться.
Он прищурился… Какие-то лозунги, прочитать против света невозможно. Ясно одно — несут их куда- то, где неизбежно произойдет очередное столкновение между политическими противниками, каждый из которых убежден, что он-то точно знает, как сделать мир лучше.
Непременно будут драки.
Праздник продолжался. Противоречия тоже.
— …думаю, имеет прямое отношение, — услышал он конец фразы, удивленно поднял брови и повернулся к Борьессону. В глазах роились черные мушки от долгого глядения на солнце.
— Не знаю, что означает этот рисунок, — сказал Борьессон, — но вряд ли это совпадение. Он явно связан с убийством. Слишком уж много общего.
— Хорошо. — Винтеру не сразу удалось сфокусировать взгляд на собеседнике. — Я пытаюсь выяснить, не устраивали ли там сатанисты свои сборища.
— Сатанисты?
— Они любят лес. Свежий воздух, и все такое прочее…
— Может быть… может, и сатанисты. Или что-то в этом роде.
— Посмотри еще раз. — Винтер обошел стол и остановился у Борьессона за спиной. — Тебе ничего этот знак не напоминает?
Юный следователь взял снимок и некоторое время разглядывал его на вытянутой руке. Потом поднес к глазам и положил на стол.
— Это может быть «Н» или «X».
— Может.
— Вам тоже так кажется?
— Похоже на «X».
— Или на китайский иероглиф.
— Интересно…
— Все иероглифы что-то обозначают. Я хочу сказать… это не буквы. Иероглифы обозначают предметы. Или понятия.
— Ты что, знаешь китайский?
— Учил в гимназии… Пару лет. Я шел по гуманитарной линии в Шиллерска.
— Шел, шел и дошел до полиции?
— А что, это плохо?
— Наоборот! Чем больше гуманистов в полиции, тем лучше.
Борьессон засмеялся, но быстро оборвал себя и снова посмотрел на снимок.
— Я могу сравнить с иероглифами в моих книгах и записях.
— А сколько их всего?
— Книг?
— Иероглифов.
— Десятки тысяч. Но в ежедневном употреблении гораздо меньше. Пара тысяч. Может быть, три. У грамотных.
Винтер не ответил, пристально изучая знак. Надо съездить туда еще раз, посмотреть на эту сосну. Какой-то дефект на коре. Наверное, обрезали сучья. А сосны разве обрезают? Это же не яблони… Как бы то ни было, сразу под шрамом на коре торчала слабенькая веточка. Знак каким-то образом вписывался в рисунок коры.
Надо съездить. От этого знака исходила грубая, пугающая сила, словно пришедшая из другого мира. Из царства зла. Послание из иного измерения, полученное всего несколько часов назад.
Он тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения.
Для него этот знак выглядел как буква «X». Странное совпадение. Мысленно он уже окрестил убитую Хеленой, по названию небольшого поселка неподалеку. Хеленевик.
