– Но ты же не собирался туда идти, почему сейчас вдруг решил?
– Не собирался, потому что ты не хотела. Помнишь, я спросил, а ты ответила, что тебе это неинтересно. Тогда мне не хотелось спорить, огорчать тебя, а сейчас ты сама подтолкнула меня к этой мысли. Действительно, почему я не могу полюбоваться физкультурным парадом, если мне этого хочется?
– Ну, хочешь, я извинюсь, попрошу у тебя прощения?
– Ксюша, дубинушка моя, ты ни в чем не виновата, просто сказала, что чувствовала, что думала, и – все. Ты ведь и прежде упрекала меня в прямолинейности, так что это не случайные слова. Согласись, лучше расстаться сейчас, чем когда пройдут годы, и тогда жизнь будет разбита.
– Расстаться?! – Ксюша зажала ладонями виски.
– Ну-у… не совсем, мы же будем учиться в одном вузе, встречаться, общаться, если тебе понадобится моя помощь, я всегда готов… но мужем тебе я не буду…
– А как же наша любовь? Что ты с ней сделаешь? – закричала Ксения и зарыдала в голос.
– Во мне она будет жить, пока жива, а вперед загадывать я не могу.
– А что мне делать, ты подумал? Что мне делать с моей любовью?
Иван молчал, и тогда Ксения взяла его за плечо и начала трясти, будто хотела вытрясти из него ответ.
После минутного раздумья он сказал:
– Помнишь, когда-то на твое признание я ответил таким же вопросом – что мне делать с твоими словами? Ты тогда сказала: «Хочешь, забудь, хочешь, спрячь в огороде». Я тебе искренне желаю того же, потому что я люблю тебя и не хочу мучить. Ты обязательно встретишь того, с кем тебе будет веселее, интереснее…
Они еще долго бродили по парку, делая по его дорожкам бесконечные круги, может, поэтому и разговор их тоже совершал круг за кругом, возвращаясь к одному и тому же: почему два любящих человека должны прекратить свои отношения, если не было ни измены, ни лжи, ни предательства?
Как бы то ни было, а все сложилось именно так, как решил Иван: Ксения уехала домой, а он остался и по счастливой случайности достал билет на физкультурный парад. Все оставшееся время до восемнадцатого августа он ходил в спортзал института и тренировался на снарядах. Находился спортивный зал в здании церкви, располагаясь сразу в двух уровнях, и если на первом этаже играли в волейбол или баскет, то на втором занимались на гимнастических снарядах. Никто не задумывался над таким кощунством – спортзал в бывшей церкви! Популярный институтский поэт-остряк придумал четверостишие:
Что и говорить, всему, что происходило в те годы, нашлось простое объяснение, сформулированное в двух словах: «Времена такие». Но когда рушили церкви до основания, а затем… затем ничего не возникало, кроме цинизма. Подумать только, до какой степени нужно было изощриться в цинизме, чтобы разместить в помещении церкви в Ленинграде музей атеизма, а в Москве, в церкви на улице, названной в честь террориста Каляева, – музей антирелигиозной пропаганды!
Вряд ли молодежь, воспитанная в атеистическом духе, в те довоенные годы задумывалась над последствиями подобных «ошибок». Им ничего не было страшно – ни гонение на церковь, ни враг, которого «разгромим, уничтожим», потому что «Красная армия всех сильней». Страх появится позже, когда у них вырастут дети и внуки, интеллектуалы и простые работяги, умные и не очень, но так похожие друг на друга своей духовной бедностью, ограниченностью интересов и пустотой в сердцах. Правда, потом все они ринутся креститься, поститься, молиться, но, увы, до обретения истинной веры им еще придется пройти долгий путь…
Прошло не более трех дней, и лицо Юли приняло прежний облик. Антонина Ивановна торжествовала – ее план удался: девушка успокоилась, расслабилась, все чаще стала улыбаться и даже ринулась в хозяйственную деятельность. Оказалось, что она очень вкусно готовит, знает массу неожиданных рецептов и делает это с любовью, с удовольствием.
– Знаете, Антонина Ивановна, – рассказывала она, – когда еще бабушка была жива, она учила меня: «Чтобы еда была вкусной, нужно помнить три правила: сперва во всех случаях пожарить или потушить лук, готовить все на медленном огне и обязательно с любовью к тем, для кого готовишь».
– У тебя была мудрая бабушка, – заметила Антонина. – Я бы тоже хотела стать бабушкой, но пока Алешенька не удостоил меня такой радости.
– Антонина Ивановна, а можно у вас спросить, почему у Алексея… как бы это сказать… – Юля смутилась, ища подходящие слова.
– Ты хочешь спросить, кто настоящая мать Алексея?
Юля кивнула.
– Родила его Лариса, а воспитала я, вернее, мы с Иваном Егоровичем. И почти с самого рождения он живет с нами… то есть сейчас со мной. Но у матери бывает, почитает ее как родительницу и гордится как хорошим врачом – она доктор наук, известный кардиолог.
– Как же это может быть? – удивилась Юля. – Две мамы…
– В жизни, девочка, все бывает, даже такое, чего не может быть. Это длинная история, когда-нибудь я расскажу тебе…
– А почему Алексей не стал хирургом, как отец?
– Так получилось, что после института он пошел по стопам матери, и Иван Егорович поощрял его в этом решении, потому как считал, что по складу ума и характеру Алеша более терапевт, нежели хирург.
– Да-а… интересно… – задумчиво произнесла Юля.
– Не то слово, – роман, можно прямо сейчас сериал снимать, – улыбнулась Антонина. Она хотела добавить, что жизнь любого человека – это роман, к примеру, совсем короткая, еще толком не перешедшая границы взрослости, жизнь самой Юли. Но не стала этого говорить, чтобы не возвращать ее к страшным воспоминаниям.
Предстояло самое главное – найти работу для Юли. Задача осложнялась отсутствием у нее какой-либо профессии. Сейчас это понимала и сама Юля, так наивно и непрактично ринувшаяся в столицу на заработки. Несмотря на теплый, радушный прием, внимание и заботу, нежданно-негаданно выпавшие на ее долю в этом доме, она всей кожей ощущала чувство невероятной неловкости от того, что живет не на свои средства, занимает чужую комнату и взамен не может ничего дать.
Прошел еще один день. Подсознательно и, можно сказать, в какой-то степени осознанно Юля ждала возвращения Алексея – ведь именно он был ее спасителем и, наверное, от его решения будет зависеть ее дальнейшая судьба.
Он приехал вечером, радостный, сияющий, говорливый, шумный, с порога заявил, что сейчас они будут праздновать удачное начало трудовой деятельности Юли. Ошеломленные женщины едва успевали распаковывать многочисленные свертки со всякими вкусностями, которые он извлекал из двух пластиковых сумок. Последними перекочевали на стол две бутылки итальянского красного вина.
– А это специально для Юли, знатока итальянского языка и культуры! – объявил он торжественно.
– Что вы… – смутилась она.
– Никаких отговорок, ибо невозможно любить и изучать страну, где виноделием занимается чуть ли не каждая вторая семья, и при этом не разбираться в итальянских винах.
– Солнышко, так их же там прорва всяких сортов и названий, разве возможно познать все! Помнишь, отец привозил, правда, когда тебе еще не полагалось по возрасту винопитие?
– Помню, мама Тоня, даже два названия остались в памяти – «Нэбиоло» и «Дольчетто».
– Простите мое нетерпение и любопытство, – робко вмешалась в разговор Юля. – но о какой трудовой деятельности вы говорили? Это шутка?
– Ах, синьорина, как же вы дурно обо мне думаете! – сокрушенно воскликнул Алексей. – Так не шутят порядочные люди, а я, скажу вам без излишней скромности, вполне порядочный, даже добропорядочный человек и хочу…
– Алешка! – не выдержала Антонина, – перестань паясничать и немедленно выкладывай, что ты там надыбал.
– Нет, вы слышали, какие словечки подпускает эта уважаемая матрона! Ужас! Тем не менее я удовлетворю ваше любопытство: Юлю завтра ждут в офисе одной уважаемой итальянской компании точнее
