дому.
– О господи! Как ты меня напугала, Лариса!
– А ты? Я чуть в обморок не упала!
Через минуту обе женщины хохотали и, перебивая друг друга, выясняли причину такой неожиданной встречи. А все дело в том, что многие номера гостиницы «Гагрипш» были спроектированы таким образом, что двери двух соседних комнат выходили в один санузел. Если в ванную входил постоялец одного из номеров, он должен был изнутри запереть задвижкой дверь в соседний номер, и спокойно пользоваться благами цивилизации, не боясь быть застигнутым в неглиже или, того хуже, верхом на толчке. Ну и конечно, случалось такое, что либо кто-нибудь забывал перекрыть доступ в ванную соседа, либо, уходя оттуда, забывал убрать задвижку, и тогда несчастный сосед лишался возможности справить свои естественные надобности. Такая вот хитрая конструкция гостиничных номеров постоянно создавала самые неожиданные ситуации, порой забавные, а чаще неприятные. И тогда гнев опростоволосившихся постояльцев сваливался на головы администрации, которая, в свою очередь, кивала на принца Ольденбургского, на его архитектора, инженеров и строителей. Но… иных уж нет, а те далече…
Именно так и случилось на этот раз: Галина забыла закрыть дверь в соседний номер, а Лариса, приехавшая рано утром, поселилась в соседнем номере и с дороги решила принять душ. Ну а дальше сыграл свою роль случай – надо же было московским соседкам ненароком оказаться и здесь соседками!
Галина была знакома с Ларисой скорее по институту, нежели по дому – они жили в разных подъездах. В институте Лариса активно занималась самодеятельностью, играла, и не безуспешно, в драматическом кружке, руководимом актером Малого театра. Драмкружок пользовался большим успехом, часто показывал свои спектакли на институтских вечерах, выезжал на разные смотры студенческих коллективов в Ленинград, так что Лариса была достаточно популярной личностью, по крайней мере, в масштабах института. Два года назад она окончила институт и с таким же рвением, как увлекалась театром, ринулась в науку – не без помощи матери, невропатолога-консультанта в кардиологическом отделении больницы, она поступила туда и очень удачно попала под крылышко опытного кардиолога.
Несмотря на разницу в возрасте, а возможно, именно поэтому, они с Галиной еще в институте как-то сблизились. Лариса часто откровенничала с ней, прислушивалась к ее советам, не без основания считала ее мудрой женщиной и слегка завидовала многочисленным Галиным бракам. Сама же мечтала о замужестве чуть ли не с последнего класса школы. Пожалуй, это была не просто мечта, а навязчивая идея, порой приобретающая маниакальный характер. Благо бы она была дурнушкой, в подобных случаях такая тяга к замужеству объяснима страхом остаться в старых девах, но Лариса была девушкой привлекательной, с ярким, неординарным лицом: чуть-чуть косой разрез зеленых глаз, задорный вздернутый носик, чувственные губы и кипа каштановых волос, слегка отливающих медью. Жила она с матерью и младшей сестрой- погодком в небольшой двухкомнатной квартире. Отца не помнила, вернее, вовсе не знала, а мать никаких сведений о нем не считала нужным сообщать дочерям, которые сами однажды поняли, что отцы у них разные, хотя отчества одинаковые – обе Вадимовны, как и мать, Александра Вадимовна. Впрочем, это было ясно любому, кто знал их семью: насколько Лариса была привлекательной, пикантной, как говорили мужчины, настолько некрасивой и лишенной всякого обаяния уродилась младшая дочь Александры Вадимовны. Понятно, что постоянная зависть и ревность к старшей сестре то и дело выливалась в ссоры, которые переходили в громкие скандалы с криками, швырянием предметов друг в друга и даже уходом из дома. Убегала всегда Лариса – к подругам, иногда к Гале. Примирение наступало через несколько дней, и тишина временно возвращалась в дом.
Любопытно, что мать никогда не вмешивалась в эти скандалы, не пыталась ни рассудить, ни примирить дочерей. Она мало бывала дома: много работала – и на основной работе, в неврологическом отделении больницы, и консультантом в кардиологии. Кроме того, у нее была своя личная жизнь – одновременно два любовника: один – известный музыкальный критик и филофонист, другой – инженер из Харькова, часто приезжающий в командировки в Москву, где всегда бронировал номер в гостинице «Москва». Иногда он вызывал ее, и тогда, прихватив пару отгульных дней и воскресенье, она мчалась на Украину, в какой-нибудь маленький заштатный городок, но никогда не в Харьков – конспирация у инженера была на высоком профессиональном уровне. Оба ее любовника, разумеется, были женаты.
Симпатичная моложавая женщина вовсе не собиралась портить себе настроение из-за постоянной свары между дочерьми, она строго следила за своей фигурой, лицом и одеждой. Умела со вкусом одеться, добыть модную тряпицу, потом переделать ее и, чтобы не приелась, продать. «Достаточно того, что я пашу на них с утра до вечера, а жертвовать собой – увольте», – говорила она. Стоило появиться на рынке первым ягодам или фруктам, она за любые деньги сразу же покупала для себя, а не для дочерей, и первую ягоду, размяв, накладывала на лицо в виде маски. Если кто-то осуждал ее за это, она с улыбкой отвечала, что из трехсот граммов клубники одна ягода для желудка ничего не значит, а для лица – прекрасная маска и выходит дешевле, чем у косметичек, неизвестно что там намешавших и нахимичивших. Что же касается дочерей, то она уверяла, что в детстве скормила им тонны фруктов и теперь имеет право позаботиться и о себе. Яблоки, груши, арбузы – все шло в ход, все оказывалось на ее лице, предварительно протертое, раздавленное. И надо сказать, кожа этого лица отличалась безупречной гладкостью и молодостью.
Такие разные характеры с трудом уживались под одной крышей. Единственное, что объединяло их, это фамилия, которую носили все три женщины, – Киселевы.
Не стоит удивляться, что самым заветным желанием Ларисы было вырваться из этого дома, из этой так называемой семьи. Другого пути для себя, кроме замужества, она не видела. Жила в ней еще и непонятная страсть, тяга, какой-то неизбывный положительный хемотаксис, как сказал бы химик, к замужеству, вовсе не связанный с домашними проблемами. Когда еще она была на втором курсе, за ней стал ухаживать аспирант кафедры патологической физиологии, интеллигентный симпатичный чех. В те времена браки с гражданами соцстран практически уже были возможны, хотя официальное разрешение последовало чуть позже. В институте сразу же обратили на них внимание, и друзья отнеслись благожелательно – уж очень красивая была пара. Но вскоре все неожиданно закончилось. Лариса погрустнела, помрачнела, на расспросы пожимала плечами, сама не понимая причины охлаждения поклонника. А он явно и довольно демонстративно стал избегать ее. Когда другой аспирант той же кафедры, с которым чех был в дружеских отношениях, спросил его о причине охлаждения и разрыва, тот ответил: «Понимаешь, у нее все сводится к замужеству, она зациклена на этом до идиотизма, постоянно требует заверений, обещаний, которых я сейчас не могу ей дать. По ее логике, если не собираешься жениться – значит, не любишь. Мне это, честно говоря, надоело. Я вообще на данный момент ничьим женихом, тем более мужем, себя не представляю».
На старших курсах за ней стал ухаживать однокурсник. Он переехал в Москву из другого города и, попав в одну группу с Ларисой, сразу же влюбился в нее. Очень красиво ухаживал: приглашал в театр, в рестораны, что было ему по карману, поскольку отец его занимал пост заместителя министра. Лариса светилась радостью, и, казалось, в их отношениях все складывается гладко и безоблачно. А через пару месяцев встречи вне института прекратились. Встревоженная Лариса попробовала взять инициативу в свои руки: покупала заранее билеты то в кино, то в театр, но молодой человек каждый раз именно в это время был занят – или уже обещал с кем-то встретиться, или собирался на день рождения родственника, или просто устал и хотел пораньше вернуться домой. Близкая подруга Ларисы по ее просьбе попробовала поговорить с ним, выяснить, что произошло. Он очень коротко и исчерпывающе ясно ответил ей, что Лариса слишком давит на него, желая получить гарантии в его матримониальных намерениях. «А у меня таких намерений пока нет. Возможно, позже я об этом подумаю, но сейчас я не собираюсь жениться. Я с ней был честен, никогда ничего не обещал. Нам было хорошо, но двухмесячное знакомство – еще не повод для женитьбы».
И так происходило каждый раз. Лариса выводов не делала, и к ней надолго прилип образ старой девы, вечно брошенной, – в ее-то двадцать четыре года! Однажды кто-то из студентов сказал: «У нее на лбу написано: «Хочу замуж», а это нас, мужиков, всегда пугает, даже если мы и готовы к браку».
Однажды Лариса спросила Галину:
– Галя, ну как тебе удается окручивать твоих будущих мужей и каждый раз доводить их до ЗАГСа?
– Да ты что! Это они меня волоком туда тащат, а не я. Думаешь, процедура развода такая уж приятная штука? Вовсе нет.
– Но когда выходишь замуж, ты ведь не предполагаешь, что станешь разводиться с этим человеком, –
