— Я вижу и очень тронута. — Муся с удивлением в нее вглядывалась. — Со всем тем вы на меня дуетесь уже давно. За что?
— Вам так показалось.
— Не думаю. — Муся вдруг догадалась о причине радости Жюльетт и вспыхнула. — Вот, кажется, они идут… Так, пожалуйста, никому ни слова!
К ним подходила Елена Федоровна, Мишель и Витя, все в купальных костюмах и в плащах. Увидев Мусю, Витя подбежал к ней.
— Ты уже вернулась? Ну как? Что он сказал?
— Все отлично.
— Правда?
— Обещал место, хотя и с небольшим жалованьем, — сказала Муся, показывая глазами, что не хочет говорить подробнее при посторонних. Ей просто не хотелось об этом говорить.
— Но когда?
— Как только ты вернешься в Париж.
— Тогда я тотчас и поеду, — с легким вздохом сказал Витя.
— Совсем это не нужно. — Муся перешла на французский язык. — Во всяком случае, и сам дон Педро еще здесь пробудет некоторое время. Он был чрезвычайно любезен. Надо бы сделать ему какую-нибудь politesse[204]…
— Позовите его к обеду, — посоветовала Елена Федоровна. — Я его люблю, хоть он и бестия…
— Потому, что он бестия, — поправил Мишель.
— Нет, обедать с ним это скучно. Разве взять ложу в театр и его позвать… Но в театр я не могу пойти из-за траура.
— Позовите его на этот матч бокса, — сказал Мишель. — Это будет чрезвычайно интересно… — Он назвал фамилии боксеров. — Один негр, другой белый.
— Да, я читала. Это, быть может, мысль, — сказала Муся, подумав. Бокс подходил, пожалуй, к разряду зрелищ, которые можно было посещать и в трауре.
— В благодарность за мысль вы приглашаете и меня.
— Всех… Разве билеты стоят так дорого?
— Как для кого. Для меня очень дорого, а, например, для мистера Блэквуда не очень.
— Вы мне подаете еще одну мысль. Оказывается, мистер Блэквуд в Кабуре, мы позовем и его.
— Это зачем?
— Все-таки мы у него в долгу за тот версальский завтрак.
— То он у вас в долгу, то вы у него. Он так богат, что по отношению к нему не может быть светской задолженности.
— Нет, может быть, и есть, но пониженная: на его обеды с шампанским надо отвечать чаем с лимоном. Если же не отвечать совсем, он потеряет уважение.
— Такова жизнь.
— Какие глубокие мысли мы высказываем! Кроме того с одним дон Педро я умру со скуки.
— Господа, пойдем в воду. Скоро пять часов.
Муся встала и сбросила на песок пеньюар, чувствуя на себе взгляды Мишеля и Вити. «Нет, разумеется, еще ничего не может быть видно…» Жюльетт аккуратно складывала пеньюар, сумочку, шляпу.
— Камень положить, а то еще улетит?
— Улететь не улетит, а как бы не стащили.
— В моей сумке три франка… Идем, господа! — сказала Муся. «Как все-таки эти мальчишки неприятно смотрят голодными глазами… А, впрочем, неправда: это не неприятно…» Она сбросила туфли и побежала вперед по влажному теплому песку. «Очень хорошо сделала, что сказала Жюльетт…»
— Господа, идем назад! Вода мокрая и безумно холодная, — по-русски кричала Елена Федоровна.
«Вот это и есть „блаженство“, — думал Витя, подплывая сзади к Мусе и глядя на нее влюбленными глазами. Стоял тот гул счастливых голосов, который бывает только при морском купанье. Волны ровно набегали и разбивались, гул рос и превращался в визг. Витя стал на дно, на мгновенье повернулся спиной к набегавшей волне, выдержал ее удар и, снова повернувшись, увидел в белой пене Мусю, которая радостно орала: „Спаси меня, Витька, я тону!“
— Ты спасена! Я спас тебе жизнь! Что я за это получаю?
— Вот что! — она вырвалась, плеснула Вите в лицо водой и поплыла. Новая волна вдруг наросла недалеко от них. «А-а!» — слышался со всех сторон счастливый писк. Витя поплыл за Мусей. «Да, вот теперь она та же, что была когда-то. „Кто прежней Тани — бедной Тани — Теперь в княгине б не узнал!..“ — выплыли у него в памяти стихи. — „Как она мило тогда читала это“. — „Муся, не уплывайте так далеко!“ — кричала откуда-то слева Жюльетт, делавшая по всем правилам гимнастические движения в воде. — „Лишь бы только она к нам не подплыла…“ — Елены Федоровны и Мишеля не было видно, — „А? что?“ — кричала Муся. — „Я говорю, не уплывайте так далеко. И вообще пора выходить!..“ — „Да вы с ума сошли, Жюльетт, мы только что вошли!“ — „Не только что, а десять минут тому назад. Дольше купаться вредно…“ Муся подплыла к Вите и стала на дно, фыркая и откашливаясь. Мимо нее, ошалело визжа, проплыла собачка вдогонку за мячом, которым с криками перебрасывались молодые люди. Счастливый отец, раскачиваясь всем телом, нес на плече ребенка; оба видимо так же, как собачка, ошалели от радости жизни.
— Какой ужас!.. Я наглоталась соленой воды!
— Ничего, так тебе и надо… Ах, какое сегодня море!
— Смотри, волна!.. Ах!.. Нет, разбилась!..
— Кажется, никогда не было такого моря!.. Мусенька, расскажи подробнее, что же сказал дон Педро?
— Обещал твердо, что даст тебе работу… Он сам еще не знает, какую. Вероятно, по этой… по административной части (Мусе не хотелось сказать: по конторской части).
— Что такое административная часть?
— Ты думаешь, я знаю? Важно то, что ты будешь получать жалованье. То есть это для тебя важно: ты почему-то так к этому стремишься. Значит, кончены все глупости, ты остаешься в Париже, и больше никаких разговоров!
— Даже никаких разговоров? Рабство давно отменено.
— Это очень досадно. Мне, страшно хотелось бы иметь рабов… Правда, дивное море? В Германии, верно, и море было хуже?
— Гораздо!
— Дай мне руку… Ты рад, что ты здесь?
— Мало сказать: я рад… Я счастлив, что я с тобой, что ты сегодня опять такая же, как была прежде.
— Когда прежде?
— В Петербурге… В Гельсингфорсе…
— Разве я была не такая же? Ты, кажется, ошалел от моря?
— Может быть… Только в море, Мусенька, испытываешь эту беспричинную радость жизни. Вот когда кажется, что живешь каждым вершком тела!..
— Нет, как ты красиво говоришь! Повтори! повтори! «Каждым вершком тела»?
— Какой-то философ назвал это «наличной монетой счастья»…
— Господи! Он и купается с философскими цитатами! Кроме того ты ни одного философа не читал.
— Но я слышал эту цитату от Брауна…
— Ах, это он говорил? В самом деле это хорошо: «наличная монета счастья»… Так то Браун!
— Отчего же мне нельзя цитировать философов?
— Вот отчего! — Муся опять плеснула на него водой.
— Ах, ты так!..
— Гадкий мальчишка, как ты смеешь?! Люди смотрят.
— Мне все равно.
— Жюльетт, уймите его! Он с ума сошел… Где ваш брат, Жюльетт?
