уроков, и я буду ее знать», — подумал Витя. — Ветчина отличная, — говорил Мишель, — и вино тоже недурное. В графине есть коньяк, но его я вам не рекомендую. Наш метрдотель, Альбер, систематически пил коньяк из графина и доливал водой.
— У вас есть метрдотель?
— Был. Его рассчитали, когда дела стали хуже. Я был этому очень рад… Не тому рад, что дела пошли хуже, а тому, что рассчитали метрдотеля. Во-первых, только maman могла держать заведомого вора, а, во- вторых, к чему нам метрдотель? Состояние у нас крошечное. Maman его временно прибрала к рукам… Вам не нравится вино?
— Нет, вино отличное, — ответил лениво Витя. Он думал, что Мишель от всего — от оперетки, от вина, от женщин, от жизни — получает в десять раз больше удовольствия, чем он. — Ваше здоровье!
— В общем, вы довольны вечером? Не скучали?
— Не притворяйтесь, Мишель: «скучали» самое неподходящее слово, вы это отлично знаете.
Мишель опять весело засмеялся.
— Вы правы. — Он налил еще вина в стаканы. — Женщины очень ко мне лезут, но я знаю им цену. Все они одинаковые: и герцогини, и наши сегодняшние. Моя, кстати, была гораздо лучше вашей!
— Я не нахожу.
— Уж вы мне поверьте! Я это дело знаю. И тут вы сплоховали!
— Послушайте, Мишель, а мы не заболеем?
— Ни в каком случае! — уверенно ответил Мишель и дал технические разъяснения. — А заболеете, так будете лечиться. Нельзя заранее отравлять себе существование.
— В этом вы правы. Это главное несчастье. Я недавно научился бриться: пока боялся бритвы, ничего не выходило. Такова и жизнь.
— Я во всем прав, но не умею говорить так образно как вы. Сыр отличный… Два семьдесят пять? Неужели три двадцать? И здесь переплатил! Скажите, друг мой, зачем вы заказали ту третью бутылку шампанского? Можно было отлично отделаться двумя.
— Не я спросил. Они сами потребовали.
— Еще бы они не требовали! — Мишель смотрел на Витю с благодушным пренебрежением, видимо ни в грош его не ставя. Это стало у него привычкой: все, что делал Витя, Мишель тотчас объявлял верхом непрактичности. — Давайте теперь считаться.
— Потом сочтемся, не к спеху. «Никогда не откладывай на завтра того, что можно отложить на послезавтра».
— Это ваш жизненный девиз? Нет, нет, сегодня! — Мишель вынул карандаш и стал подсчитывать на валявшейся тонкой бумажке от веронала. — За автомобиль заплатил я, двенадцать франков, так что шесть скинуть… Я вам должен сто четыре франка.
— Однако!.. Неужели мы истратили больше двухсот?
— А вы думали? Что? Большая брешь в вашем бюджете?
— Да, — кратко ответил Витя. Он сразу пришел в дурное настроение. «Хорош бюджет — деньги от Муси!.. Мишель хочет знать, сколько я от нее получаю. И, конечно, думает, что это гадко: жить на чужие деньги и тратить по сто франков в ночь на разврат. В самом деле, это очень гадко! Да, нашел, чем гордиться!..»
В коридоре послышался шорох. Мишель поспешно встал и отворил дверь.
— Жюльетт, это ты? Ты не спишь!
— Дай, пожалуйста, мне стакан, Мишель. Мне хочется пить.
— Хочешь вина? Зайди, ты в пеньюаре отлично можешь ему показаться.
— Нет, я налью воды из-под крана… Впрочем, дай вина. — Она подошла к двери, оставаясь в неосвещенном коридоре.
— Доброй ночи, мадмуазель Жюльетт, — сказал Витя. Надеюсь, это не мы вас разбудили?
Жюльетт ничего не ответила. Мишель протянул ей стакан с вином.
— Ты здорова ли?
— Здорова… Спокойной ночи… Мишель, который час?
— Три часа. Что это у тебя такой странный вид? Ты бы, знаешь, закрыла лицо руками, как преступник из общества, проходя перед газетными фотографами.
— У меня болит голова… Спокойной ночи. Не пей так Много. Спокойной ночи, Мишель!
— Спокойной ночи, — проворчал Мишель с досадой. Он вернулся к столу.
— Странная девушка моя сестра, — сказал он, наливая себе еще вина, как бы наперекор совету Жюльетт.
— Она на меня не сердится?
— За что?
— Не знаю. Быть может, за то, что мы так поздно вернулись.
— Только не хватало бы, чтобы я терпел ее контроль! Достаточно того, что я не слежу за ней.
— Она ничего худого, кажется, не делает.
— О нет! Жюльетт всю свою жизнь построила на логике. Она самая рассудительная женщина в мире. Именно поэтому она не имеет у мужчин успеха… А в самом деле, пора спать, — сказал он, потягиваясь. — Я отлично сплю после вина. Но недолго, часов пять, а мне нужно ровно восемь часов сна.
— Спокойной ночи… Так не заболеем?
— Какие глупости!.. Вы посмотрели, у вас есть все, что нужно? Одеяло? Подушка?
— Благодарю вас. Вот читать нечего. Дайте мне какую-нибудь книгу, — зевая сказал Витя.
— У меня книги больше политические. Ведь вам роман?
— Что хотите… Какую это книгу так хвалил тогда в казино Серизье?
— Не интересовался. Романов у меня нет, а книгу, которую хвалил Серизье, я буду читать последней.
— Вы очень его не любите? — небрежно спросил Витя.
— Терпеть не могу.
— Потому, что он социалист?
— И поэтому, и по другим причинам. А вы его любите?
— Ценю.
— Я забыл: ведь вы демократ. Можно ли вас спросить: пошли бы вы на смерть ради Серизье?
— Ну, на смерть! Я не уверен, есть ли такие идеи или люди, ради которых вы пойдете на смерть.
— Это другой разговор! Нет, сознайтесь, у вашей Муси отвратительный вкус.
— У Муси? Почему у Муси?
— Полноте прикидываться, — сказал Мишель, искоса на него взглянув с порога. — Вы заметили, где в коридоре выключатель?
— Да, заметил. В чем прикидываться?
— Точно вы не знаете, что она любовница Серизье… Так не забудьте же потушить в столовой и в коридоре. Спокойной ночи, мой друг.
XVI
Сон не приходил. Сказанное Мишелем сливалось с впечатлениями ночи, с головной болью, с тяжелым запахом краски и нафталина в общее чувство отвращения от всего на свете. «Да, теперь мне все — все равно, — думал Витя. — Моральных преград больше нет. Покончить с собой не жалко, убить — не грешно… Все могу сделать. Я сейчас готовый преступник. Но и все люди, верно, такие же. Очень мало нужно самому обыкновенному человеку, чтобы перейти эту грань…»
В столовой он выдержал характер. На слова Мишеля «Точно вы не знаете, что она любовница Серизье?» Витя равнодушным, не дрогнувшим голосом ответил: «Полноте, какая ерунда!..» Мишель саркастически засмеялся. — «Собственно, почем вы знаете?..» Не получив ответа (молчание Мишеля было необыкновенно значительно), Витя небрежно добавил: «Обо всех ведь говорят гадости…» — «Да, да, конечно, конечно!» — сказал Мишель подчеркнуто-уступчивым тоном. Так семье летчика, пропавшего в море без вести две недели назад, близкие говорят, что в самом деле, он верно опустился где-нибудь на необитаемом острове. — «А впрочем! — произнес Витя и потянулся, — мне-то что?.. Эх, спать хочу…» «Что потянулся, это отлично, но не нужно было говорить: „спать хочу“… Кажется, я как раз до этого сказал, что
