— всё было в этом возгласе.
— Кри-Кри, как ты сюда попал?.. — И Шарло очутился в объятиях Гастона. — Разве и в нашем районе версальцы уже рыщут по домам?..
Пользуясь отсутствием Анрио, друзья устроились в уголке и принялись обсуждать свои дела.
— Рассказывай, рассказывай скорей! — торопил Гастон. — За мной могут прийти каждую минуту.
Сбиваясь и волнуясь, Кри-Кри поведал о своих приключениях. Он поминутно прерывал печальную повесть возгласом: «И подумать только, какой я дурак!»
— Но важно не это, — говорил Кри-Кри. — Самое главное — я только здесь узнал об измене Люсьена. А ведь это было ясно ещё и там, у Трёх Каштанов, когда эти два шпиона о чём-то шептались… Но скажи, как попался ты?
— Нас окружили, когда мы защищали баррикаду на перекрёстке улицы Монтрей и бульвара Шарко. С тыла неожиданно нагрянул сильный отряд версальцев: пруссаки, пропустили их через нейтральную зону… Пока у нас были патроны, мы отстреливались, а когда перешли в штыки, на каждого из нас навалилось по десятку солдат. От удара прикладом в грудь я упал. Кто-то крикнул: «Этого оставьте! Придёт в себя — может, развяжет язык!» Солдаты поставили меня на ноги и повели… Вот не думал, что увижу здесь тебя.
— Ты попался, исполняя боевой приказ Коммуны, — печально сказал Кри-Кри, — а я… Мне стыдно! Подумать только, какой я дурак! Мышь поймала меня в мышеловку, которую я для неё поставил!
— А из этой мышеловки редко кто уходит живым, — сказал Гастон.
— Я не боюсь умереть! — воскликнул Кри-Кри. — Но как предупредить дядю Жозефа об измене Люсьена?
Гастон слушал, нахмурив брови.
— Об этом как раз я и думаю, — проговорил он. — Тебе надо отсюда бежать во что бы то ни стало. Необходимо предупредить Дядю Жозефа и спасти то, что ещё возможно.
— Разве я могу бежать отсюда, оставив тебя в опасности?
— Ерунда! — отрывисто бросил Гастон. Он говорил сейчас как старший, как взрослый, и Кри-Кри невольно почувствовал его превосходство. — Моя судьба решена. Меня схватили с оружием в руках. Мне никто уже не поможет. — Голос его звучал бодро. — Но всё обернётся по-иному, если предательство Люсьена будет раскрыто и удастся схватить вместе с ним и других заговорщиков. Ты должен отсюда вырваться!
— Но как бежать?
Кри-Кри безнадёжно огляделся вокруг. Стены прочны и крепки, единственное окно огорожено снаружи железной решёткой, охрана строгая и неусыпная.
— Надо что-нибудь придумать, — несколько раз повторил Гастон. Лицо его выражало сильное напряжение, на лбу обозначилась морщина. — Надо что-нибудь изобрести…
И неожиданно он добавил, наклонившись к Шарло:
— Ты не забыл, о чём я просил тебя тогда, на площади?
Кри-Кри почему-то сконфузился:
— Конечно, помню. Ты это о стихах для Мари?
Гастон кивнул головой:
— Да!
— Конечно, конечно! — заторопился Кри-Кри. — Если только я увижу когда-нибудь Мари…
— Ну вот и хорошо!
— А если не мне, а тебе посчастливится увидеть Мари? — спросил вдруг Кри-Кри.
— Тогда я прочту ей стихи и скажу, что это ты написал их для неё.
— Идёт! Только замени тогда слово «светлый» словом «нежный».
— Хорошо! Непременно!
Послышался звук поворачиваемого в замке ключа, и все сразу замолкли.
Появившийся в подвале Анрио спросил:
— Кто здесь из батальона школьников?
Гастон сделал два шага вперёд, остановился перед Анрио и спокойно ответил:
— Я, Гастон Клер!
— Ну-ка, малый, поговорим. Ты кажешься мне очень дерзким. Признайся: ты стрелял в нас?
— Стрелял.
— Сколько раз?
— Я считал до сорока, а потом бросил.
— Ах ты, каналья! — процедил сквозь зубы Анрио. — Ну, теперь на тебя понадобится не больше одного заряда. Идём!.. Эй, Таро!
Кри-Кри бросился на шею Гастону.
— За себя и за Мари… — шептал он сквозь слёзы, горячо обнимая друга.
— Париж бессмертен, пока в нём будут рождаться такие дети! — раздался чей-то восхищённый голос.
Это замечание подлило масла в огонь.
— Чего ты смотришь, Таро! Разними этих бездельников!
Таро силой вырвал Гастона из объятий друга.
— Прощай, Кри-Кри! Да здравствует Коммуна!
Это были последние слова Гастона, которые донеслись до Кри-Кри. Железная дверь с шумом захлопнулась за Гастоном и его палачами.
Вне себя от горя Шарло подбежал к окну. Он не переставал кричать: «Гастон! Гастон! Прощай, Гастон!», хотя юноша не мог уже его слышать…
Раздался глухой ружейный выстрел. Его значение не сразу дошло до сознания Кри-Кри.
Жозефина Ришу, всё время с глубоким состраданием следившая за мальчиками, тихо прошептала:
— Бедное дитя! Ему, наверное, не было ещё пятнадцати лет!
Кри-Кри вздрогнул и подбежал к Ришу:
— Почему вы сказали «было»?
Ришу обняла Кри-Кри за плечи и спросила:
— Разве ты не слышал?
Шарло вырвался из объятий женщины и, закрыв лицо руками, забился в угол.
«Гастона больше нет… Разве вот так просто кончается жизнь?.. Что же делать? Как можно сидеть сложа руки, ничего не предпринимая?.. Нет-нет, надо что-то сделать!»
Кри-Кри встрепенулся. Ужасная правда была в том, что Гастона не стало, но правда была и в том, что какой угодно ценой баррикада дяди Жозефа должна быть спасена от предательства.
Теперь Шарло с нетерпением ждал прихода жандарма. Каждый раз, как открывалась дверь, ему казалось, что появилась возможность проскользнуть в неё. Несколько раз загоралась таким образом надежда, но тотчас угасала, когда свирепая фигура солдата закрывала собой дверной проём.
Он снова прильнул ухом к двери, но почти тотчас отпрянул от неё.
В подвал ввели ещё одного пленного, именно «ввели», так как сам он не мог передвигаться. На молодом, закопчённом порохом лице усталость и бессонные ночи оставили следы. Он сразу же повалился на пол, часто переводя дыхание. Все ждали, когда он заговорит. Ждать пришлось недолго. Отдышавшись, молодой человек поднял голову и сказал:
— Здравствуйте, товарищи! Вот я опять среди своих. Какое это счастье! Меня зовут Жанто. Здравствуйте, товарищи!
Он помолчал, как бы собираясь с силами, и затем стал рассказывать, часто останавливаясь, чтобы передохнуть:
— Я сражался на баррикаде на площади Шато д’О. Знаете? В последние дни её называли баррикадой Делеклюза. Пока площадь была в наших руках, версальцы не могли пройти в рабочий Бельвиль. Вот почему они так бешено её атаковали. Баррикада была укреплена ненадёжно. Вихрь ядер и пуль то и дело
