обрушивался на Шато д’О. Но баррикада продолжала жить. День и ночь с нами были депутаты Ферре, Верморель, Жаклар, Журд, Бантар… Многие члены Коммуны нашли себе здесь могилу. На нашей баррикаде смерть настигла и военного делегата Делеклюза…
Затаив дыхание слушали коммунары рассказ Жанто. События в Париже развёртывались с такой быстротой, что пришедшие сюда вчера едва могли поверить сегодня, как далеко зашли версальцы в глубь Парижа за истёкшие сутки.
— Нас оставалось всего семнадцать, — продолжал рассказ Жанто, — когда версальцы обошли баррикаду и окружили нас со всех сторон. Скоро мы истратили всё, до последнего снаряда, до последней пули. Много раз слышали мы, как с той стороны баррикады версальский офицер кричал: «Сдавайтесь!» В ответ ему раздавалось одно только: «Да здравствует Коммуна!» Наконец Каро, держа в руке красное знамя, взбежал на насыпь. Все остальные шестнадцать бросились за ним, повторяя его возглас: «Да здравствует Коммуна!» При виде такого бесстрашия версальский офицер растерялся. Из соседних домов жители кричали: «Не стреляйте в них! Не стреляйте! Они ведь безоружные!» Но офицер дал команду: «Огонь!»
Что было дальше, не помню. Я упал без сознания, а когда очнулся ночью, увидел, что лежу в больнице. Я не мог понять, как туда попал, а спросить ни у кого не решался, не зная, в чьих руках район, где находится больница. Подавая мне пить, сестра заметила мой беспокойный взгляд и шепнула: «Тебя подобрали добрые люди и принесли сюда под видом раненого версальца с площади Шато д’О».
На рассвете больных разбудил какой-то шум в коридоре. Вслед за тем в палату вошёл офицер в сопровождении заведующего больницей доктора Фано. «Укажите, где у вас инсургенты. Они, конечно, и здесь нашли себе приют!» — рычал офицер. «Здесь есть раненые, — отвечал доктор, — но они на моём попечении уже давно». — «А, вы… вы сочувствуете этим мерзавцам!» — крикнул офицер и выстрелил в доктора. Разъярённый палач выбежал из палаты, верно для того, чтобы позвать жандармов. Взволнованные сёстры унесли труп врача. Через минуту вернулась одна из них, подошла ко мне и стала перевязывать раненое плечо. Наклонившись к самому моему уху, она шепнула: «Уходите немедленно! У наружного выхода вам дадут другое платье». Я едва держался на ногах от потери крови, но всё же тотчас направился к выходу.
Выйдя на улицу, я огляделся: никого не было, никто не принёс мне платья. Не дожидаясь, я пошёл дальше, ещё не имея никакого плана. Свернув за угол, я натолкнулся на патруль. Я сказал, что пролежал два месяца в больнице и теперь бреду домой, на Бельвильский бульвар. «Мы найдём для тебя местечко поближе», — сказал один из них. «Ты попался как нельзя более кстати: тебя нам как раз не хватало до двух дюжин! — расхохотавшись, пояснил второй, который был навеселе. — Сержант обещал выдать нам по бутылочке за каждого двенадцатого пленного. Видишь, тебе повезло. Стань на колени и молись богу, поблагодари его!» Я стоял неподвижно, закрыв глаза, голова у меня кружилась. «Молись же, не заставляй бога ждать!» — продолжал издеваться жандарм. «Брось, не трогай его! — предложил другой, более трезвый. — Идти далеко, ещё свалится, а сержант не поверит, что схватили его живьём»…
Все слушали Жанто, не прерывая, не задавая ему вопросов. А он говорил, напрягая последние силы, чтобы не остановиться на полуслове. Ему хотелось говорить — сейчас это была единственная возможность продолжать действовать.
— …Всю дорогу жандармы хвалились друг перед другом удачной охотой. Пока я шагал, они не обращали на меня никакого внимания. Но стоило мне остановиться, чтобы перевести дух, или прислониться к дереву или к забору для минутного отдыха, как они свирепели и замахивались на меня прикладами. Не знаю почему, они избегали людных улиц и выбирали глухие переулки… Впрочем, я плохо различал, что происходило кругом. Глаза застилала мутная пелена, в ушах всё время стоял гул орудий и ружейных выстрелов… Когда меня привели сюда, конвоир сказал начальнику: «Этот — из одного отряда с Луизой». Должно быть, он хотел получить за меня особую награду…
Жанто умолк. Усталость совершенно его одолела, он прислонил голову к стене и заснул.
Ему не пришлось долго спать.
На этот раз Анрио явился за ним. Всматриваясь в лица своих жертв, палач громко произнёс:
— Виктор Жанто!
— Я Жанто, — отозвался проснувшийся федерат, продолжая полулежать на полу.
— Ты из того же отряда, что Луиза Мишель? — начал допрос Анрио вкрадчивым голосом.
— Из того самого! — громко крикнул Жанто. Этот ослабевший, измученный человек вдруг оживился, поднялся на ноги и задорно добавил: — Мы все из одного отряда!
— Вот ты какой весёлый! А мне сказали, что ты чуть не умираешь. Да ты совсем молодец! Хочешь остаться живым, Жанто?
— Как же! Конечно, хочу жить! — подхватил всё тем же тоном Жанто. — Пока совесть чиста, жизнь мила. Я и живу!
— Вот это дельный разговор, — стараясь сдержаться, продолжал Анрио. Он, видимо, не терял надежды расположить к себе молодого человека. — Я готов помочь тебе выйти на волю, если и ты мне поможешь кое в чём.
— Собака! — вскричал Жанто со всей пылкостью своих девятнадцати лет. — Я никогда не куплю себе жизнь ценой предательства!
— Ты дорого заплатишь за это! — теряя хладнокровие, вскричал Анрио.
Он вытащил револьвер из кобуры. Но ещё прежде, чем раздался выстрел, раненый Жанто рванулся вперёд, схватил Анрио за горло и, падая, увлёк его за собой. Отчаянно защищаясь, Анрио выронил револьвер.
Стоявший поблизости водонос Оливье поднял обронённое оружие и в упор выстрелил в палача.
Анрио успел только прохрипеть:
— Расстрелять… всех!
Двое солдат набросились на Оливье, отняли револьвер и увели водоноса. Двое других подобрали труп Анрио.
Утомлённый всем пережитым, Кри-Кри с пересохшими от жажды губами, опустился на пол и поник головой. Надежда бежать и предупредить Жозефа, спасти его от гибели теперь исчезла. О своей судьбе он не думал, когда вдруг услышал:
— Который тут Шарло Бантар?
Кри-Кри понял, что настала его очередь.
Он поднялся, по привычке поправил курточку, к которой прилипли соломинки, провёл рукой по волосам — с головы тоже посыпались соломинки: одна, две, три…
Повернув голову в сторону вошедшего, Кри-Кри увидел перед собой старого капрала, который сухо повторил:
— Ты Шарло Бантар? Идём!
— Господи! — послышалось заглушённое рыдание Жозефины Ришу. — Неужели и этого? Ведь он совсем мальчик!
— Идём! — настойчиво повторил капрал.
Кри-Кри выпрямился и, невольно подражая голосу и манерам Гастона, крикнул, обращаясь к товарищам:
— Да здравствует Коммуна!
Глава двадцать первая
Перед боем
27 мая, к девяти часам вечера, когда старый капрал увёл Кри-Кри, в руках коммунаров оставалось только несколько предместий одиннадцатого, двенадцатого и двадцатого округов.
Правительство Коммуны перебралось в мэрию двадцатого округа,[69] но фактически оно уже больше не существовало. По приказу Жозефа, Мадлен зашла в мэрию, чтобы попросить помощи людьми и боеприпасами, но там никого не оказалось, кроме старика сторожа. Когда старик узнал, зачем пришла Мадлен, он сказал:
