Жюли почувствовала, что ей грозит опасность, но она спокойно произнесла:
— Я вам очень благодарна, мсье Андре, а также и вам, мсье Бове, но этот документ я не продам никому и никогда.
— Я дам дороже! — закричал Бове. — Я дам тысячу франков!
У него тряслись руки и странно отвисла челюсть. Он был в отчаянии, что из его рук уходит такая редкость.
— Нет-нет! — Жюли говорила торопливо, точно опасаясь, что её заставят уступить. — Нет, я не продам документ.
— Вы сумасшедшая! Вы безумная! — закричал Андре. — Пеняйте на себя, если дело обернётся не так, как вы ждёте…
— Благодарю вас, господа, но денег мне не надо. Удостоверение господина Лиможа останется у меня.
— Это ваше последнее слово? — Бове перегнулся через стол и смотрел на девушку колючим взглядом серых выпуклых глаз.
— Да! — твёрдо сказала Жюли.
— Документ будет моим! — прохрипел Бове. — Дамы и господа! — обратился он вдруг к публике.
Широко раскрыв глаза, Жюли с беспокойством смотрела на Бове. Она всё ещё ничего не понимала.
— Эта девушка держит связь с коммунарами! — Театральным жестом Бове указал на Жюли. — Она хранит у себя опасные документы!..
Жюли хотела крикнуть, объяснить, что это ложь, но слова застряли у неё в горле. Она почувствовала, что не может произнести ни звука. Десятки любопытных глаз уставились на девушку. Но она уже ничего не понимала, не видела, не слышала, зная только одно: в опасности не она, а документ — последний дар Лиможа и память о нём… Нет, листок не достанется никому!.. Жюли на минуту закрыла глаза, и перед ней встал образ поэта — такой, каким она видела его в тот день на баррикаде.
По звуку шагов Жюли поняла, что к ней приближаются солдаты. Она быстро зажгла спичку и дрожащей рукой поднесла её к драгоценной бумажке. Огненная струйка взвилась вверх по ней.
— Сумасшедшая! — простонал Андре. — Ведь эта бумажка могла спасти вас от нищеты!
— Сумасшедшая! Сумасшедшая! — с яростью повторял за ним Бове.
Но эти возгласы не трогали Жюли. Она смотрела перед собой спокойно и уверенно. Она обрела новую силу, и вооружённые солдаты, конвоировавшие девушку, казались рядом с ней жалкими и беспомощными.
Бове весь кипел. Он обернулся, ища сочувствия у соседей.
Взгляд его упал на молодого человека, закрывшегося газетой от посторонних взоров. До ареста Жюли он жадно поглощал сосиски с капустой; теперь же, как будто окаменев, он держал на вилке сосиску и не подносил её ко рту.
К нему-то и обратился Бове, чтобы излить своё негодование.
— Подумайте только, какова штучка! Что вы на это скажете?
Молодой человек с ненавистью взглянул на коллекционера и произнёс шёпотом:
— Что я скажу?.. Дело, способное вдохновить людей на такие поступки, должно восторжествовать!
— Как?.. Как вы сказали? — переспросил Бове.
Молодой человек не ответил, скрывшись за газетой.
Охватившее его волнение не укрылось от глаз офицера, сидевшего рядом с капризной дамой. Оставив её, офицер быстрыми шагами направился к столику молодого человека.
— Ваши документы? — спросил он резко.
Молодой человек вздрогнул. Силясь сдержать волнение, он ответил:
— Пожалуйста. Мои документы в порядке. Вот они, пожалуйста.
Дрожащими руками он вытащил из бумажника какое-то удостоверение и подал его офицеру.
— Адольф! Где вы? — капризно звала дама, надув губки. — Почему этот мальчишка больше не поёт? Пусть он поёт!
Но Адольф был слишком занят, чтобы отвечать своей подруге. Хотя документ, видимо, не возбуждал в нём особых подозрений, всё же он сделал знак двум штатским, сидевшим у стойки и беседовавшим с мадам Дидье:
— Сюда, Пино, Мишонне!
Агенты полиции тотчас же подлетели к молодому человеку и, не стесняясь большого количества зрителей, принялись его обыскивать.
Кри-Кри еле сдерживал волнение.
Женский голос настойчиво звал его:
— Гарсон![77] Подайте мне содовой со льдом.
— Сейчас, сейчас, мадемуазель.
Уши Кри-Кри горели. Он не мог тронуться с места, не узнав, чем кончится эта сцена.
Но вот обыск пришёл к концу. Лицо молодого человека просветлело.
Кри-Кри наконец свободно вздохнул.
Офицер был явно недоволен таким оборотом дела, и, как бы почувствовав это, один из агентов угодливо объявил:
— Ну, вот и улика!
Кри-Кри не видел, что произошло. Он понял только, что дела молодого человека плохи. Лицо незнакомца побледнело, как будто вся кровь вдруг отлила от него. Он опустился на стул, не проронив ни слова. Но зато всё кафе загудело, заговорило, зажужжало.
— Подумайте, повсюду эти бунтовщики! — громче всех кричала капризная дама.
— Какое безобразие! Когда же мы наконец от них избавимся! — шипел толстый господин, оскалив золотые зубы.
Мадам Дидье, в свою очередь, торопилась высказать возмущение:
— Ума не приложу, как он мог попасть в моё кафе! Подумать только, до чего легко провести беззащитную вдову!
«На чём же он попался?» — мучительно думал Кри-Кри, глядя, как агенты ведут молодого человека между столиками.
Собственное бессилие приводило Шарло в полное отчаяние. Он заметался по кафе, не зная, что придумать для спасения незнакомца. Но того уже увели.
Офицер вернулся к своей даме и заговорил преувеличенно громко:
— Подумайте только, Фонсина, они пытаются от нас укрыться, но мы всё равно всех их выловим! У этого негодяя всё было в порядке, и я уже готов был признать его благонадёжность. Но Мишонне не зря славится своим чутьём. Он взял вот эту безделку…
Кри-Кри увидел в руках Адольфа карманные часы. Офицер нажал кнопку — крышка приподнялась.
— Прочтите-ка, дорогая, что там написано! — И он показал своей даме нацарапанные на второй крышке слова.
— Кто бы мог подумать! — воскликнула она и прочла вслух: — «Да здравствует Коммуна!» Он так прилично выглядел…
— Этот мерзавец, должно быть, позабыл о своих часах, — торжествовал офицер. — Но мы-то о них не забыли. И он получит должное, можете не сомневаться. Я уж постараюсь.
— Так и надо этим злодеям! — потрясая кулаком, вскричала дама. — Это ведь золото, Адольф?
— Безусловно, золото, — сказал офицер, с удовольствием взвешивая часы в руке. — Гарсон, подай ещё вина!
В это время низкий мужской голос позвал:
— Гарсон, есть свободный столик?
Увидев остановившегося в дверях нового посетителя, Кри-Кри устремился к нему:
— Вы ищете столик? Пожалуйста, здесь свободно. Вот сюда.
