Ауд ито р: Я тебя спрашиваю, в какой земле ты родился?
Юноша: Я родился не в земле, а на соломе.
Аудитор: Хорошо ты играешь словами.
Юноша: Как бы хорошо я ни играл, я всегда проигрываю.
Аудитор: Этот парень, должно быть, рожден не так, как другие.
Юноша: Конечно нет, потому что никогда не беременел.
Аудитор: Я хочу сказать, что раз ты не говоришь, где ты родился, так, значит, ты, вероятно, не вышел из матери.
Юноша: Разве я река, чтобы выходить из берегов?[464]
Аудитор: Честное слово, у тебя не очень тупой язык.
Юноша: Если бы он был тупым, я не держал бы его так близко от носа.
Аудитор: Есть у тебя отец?
Юноша: Чтобы не иметь их слишком много, я убежал, потому что меня сделали монахом и у меня было столько отцов, что я не мог этого выдержать.
Аудитор: А разве лучше ходить как гонцу?
Юноша: Чтобы избежать гонений, человек вполне может сделаться гонцом.[465]
Мы сильно смеялись над этим мальчиком, а когда подошли к маленькой венте, стоявшей у довольно глубокого ручья, между двумя холмами, проводник сказал нам:
– Здесь нам нужно остановиться, потому что нам дадут хорошее пристанище, и хозяйка венты очень красивая и нарядная женщина, – а если мы проедем дальше, то нам придется ехать больше трех часов ночью.
Он настаивал, обещая нам постели, так что было похоже, что хозяйка была ему знакома больше, чем следовало. Мы вошли в венту, и сейчас же перед нами появилась хозяйка, очень кривляющаяся, одетая в темно-красное нижнее платье, поверх которого была одежда из белого полотна с большими прорехами. Проводник спросил меня:
– Как ваша милость находит ее?
– Она мне кажется потрохами в слизистой оболочке, – ответил я.
Аудитор сказал:
– Она одета в ризы девственниц и мучеников.
– Правильно говорит ваша милость, – сказал я, – но целомудрие снаружи, а мученичество внутри, а так как здесь очень много кустарника, то целомудрие очень порвано.
– Каждого можно узнать по его манере разговаривать, – сказала хозяйка венты.
Я переменил разговор, ибо видел, что она смутилась от этих прозвищ, а проводник рассердился, – и сказал ей:
– В самом деле, ваша милость очень нарядна и красива; с вашим лицом вам больше пристало гораздо лучшее занятие, чем быть здесь.
Она осталась довольна – ибо у нее был легкий характер – и принесла нам на ужин очень хороших куропаток.
Она обрадовалась, когда я сказал ей, что она делала это как придворная, и сказала нам:
– Постели для ваших милостей найдутся, но по холодку, какой здесь бывает, у меня мало одеял.
На это похожий на монаха юноша сказал:
– Ну, в этом не будет недостатка, потому что теми, какие набросал проводник, можно укрыть Бургос и Сеговию.
– Со мной не шутите, – сказал проводник, – а то я заставлю вас в полдень увидеть звезды.
– А разве вы Богоявление? – спросил юноша. А тот ответил:
– Я девка, которая вас породила.
– Вот поэтому-то, – сказал юноша, – я и вышел таким большим негодяем.
Проводник и юноша говорили друг другу очень остроумные вещи, за чем прошло довольно много времени. Аудитор спросил юношу:
– Ради своей жизни, скажи, откуда ты?
– Я, сеньор, – отвечал тот, – андалусец из-под Уведы, из селения, которое называется Башня Перо- Хиль,[466] и склонен к проделкам. А так как в таком маленьком селении я не мог осуществлять их, я украл у моего отца четыре реала и убежал в Уведу, где я увидел, что слуги из домов Ковос[467] играли на миндальное печенье, и я, обуреваемый желанием поесть его, пустился играть на четыре реала, а когда я проиграл их, не попробовав миндального печенья, я прислонился к столбу находившейся там поблизости колоннады и пробыл там до самого вечера в полном отчаянии. Подошел какой-то старик, спросил меня:
– Что вы здесь делаете, благородный человек?
– Поддерживаю этот столб, – ответил я, – чтобы он не упал. Почему вы спрашиваете меня об этом?
– Потому что, – сказал он, – если вам негде переночевать, то там есть стол стригача овец и вы можете лечь на шерсти.
– А эта обстриженная шерсть, – сказал я, – могла бы состричь мои бедствия и несчастья?
– Неужели так рано вы уже жалуетесь на них? – сказал добрый человек.
– Как вы хотите, чтобы я не жаловался, – ответил я, – когда с того момента, как я ушел из дома моего отца, все было лишь несчастьем.
– Откуда вы? – спросил он.
– За много лиг отсюда, – отвечал я.
– Заметьте себе, сын мой, – сказал он, – что для людей созданы бедствия, и тот, кто не имеет мужества противостоять им, погибает. А так как вы начали столь рано испытывать их,
– Вы действительно далеко пошли, – сказал я, – желаю вам не лишиться этой должности. Но как может подняться так высоко тот, у кого нет ни гроша?
– Если вы пришли за столько лиг, как вы говорите, – сказал он, – то неудивительно, что вы совсем израсходовались и испытали бедствия. Где ваша родина?
– В Башне Перо-Хиль, – ответил я. Он засмеялся, а я сказал ему:
– Вам кажется, что это слишком мало времени, чтобы считать бедствия? Когда я вышел, была уже ночь, и я проскользнул на виноградник, где так наелся покрытого росой винограда, что, если бы я не отыскал, где мне выйти, я лопнул бы и не мог бы дойти до Уведы. Когда я только что оправился от этой беды, мне случилось проиграть бывшие у меня четыре реала и остаться без денег, голодным и жаждущим, без пристанища и постели.
– Ну, так ступайте туда, – сказал он, – и там найдете себе ложе.
Я пошел и, устроив себе ложе из шерсти, растянулся на нем. Я отдохнул немного, но в полночь ясная погода так резко сменилась на ветер и бурю, что я думал не дожить до утра, потому что яростный ветер врывался под стол, поднимая пыль от шерсти, засыпавшую глаза, и образуя лужу воды для всего тела. А кроме всего этого свиньи, бродившие по этим улицам, отыскивая себе пропитание, поспешили укрыться от непогоды под столами стригачей. Думая, что занятый мною был свободен, под него с хрюканьем вошла целая дюжина их, разрывая рылом шерсть, так что они легко могли испачкать мне все лицо. Но я терпел их и был им рад из-за той защиты, какую они мне оказывали. Обе мои ноздри были оскорблены, и я встретил утро не очень чистым и благоуханным, но зато с несколькими палочными ударами, потому что слуга стригача пришел на рассвете выгонять свиней ясеневой палкой в три пальца толщины, и, думая, что бьет по свиньям, он влепил мне несколько ударов по спине, от чего у меня пропали и сон и лень.
Я перенес эту беду, хотя этим для меня не кончились несчастья, потому что они сыпались на меня одно за другим, так что, куда бы я ни шел, или меня искала беда, или я ее искал. Потому что юноши с дурными наклонностями хороши постольку, поскольку необходимость заставляет их не быть дурными.
Из Уведы я пошел в Кордову, где встретил одного молодого монаха, шедшего учиться в Алькала. И когда
