особенно когда дверь отворялась и в ресторан входили новые посетители. Я взглянул на часы — была четверть восьмого. Когда я взглянул на часы во второй раз — была уже половина. После двух бокалов вина желудок свело от боли. Я не ел уже больше суток и потерял всякий аппетит, но понимал, что мне надо съесть хоть что-нибудь, иначе будет еще хуже. Я выбрал гуляш. Официант сказал, что это отличный выбор, и когда он ушел, я снова обвел взглядом зал. Никому не было до меня дела. Если бы с тех пор не прошло столько лет, если бы время не расставило все по своим местам, я бы наверняка заявил или, по крайней мере, предположил, что в тот момент мне было не по себе по нескольким причинам, в частности, из-за того, что мне казалось, будто за мной наблюдают. Я бы непременно заставил себя в это поверить, я бы приложил немало труда, чтобы вызвать это особое ощущение скрытого наблюдения, я бы обязательно попытался передать в словах ту неизмеримую силу, не поддающуюся научному наблюдению, но заставляющую нас порой обернуться, — силу невидимого взгляда. Мне хочется верить, что время привнесло в эту историю свою правду, поэтому я воздержусь от подобных попыток, чтобы не сказать запрещенных приемов. На самом деле я сидел в своем углу, в венском ресторане, перед полупустой бутылкой красного вина, убежденный, что наблюдатель здесь — я. В зале были и отдельные пары, и компании побольше, и несколько одиноких мужчин. Точнее — четверо. Генри среди них не было.
Подали гуляш. Я заставил себя проглотить пару кусков, после чего аппетит вернулся, и я съел всю порцию. От еды меня разморило. К началу девятого я почти опустошил бутылку и меня разморило еще сильнее, но тот, кого я ждал, так и не появился. Конечно, опоздать на час для него было делом обычным. В ресторан приходили новые посетители, кто-то, наоборот, уже уходил. Из одиноких мужчин остался только я, и еще один господин лет за сорок. Он читал газету и неторопливо расправлялся со своим ужином из трех блюд, запивая еду красным вином и минеральной водой. У него были голубые глаза.
Официант спросил, не подать ли десерт. Я в жизни не заказывал десертов, однако, на этот раз, чтобы убить время, попросил принести что-нибудь на его собственный вкус. Он тут же принес мне увесистый кусок шоколадного торта. С таким десертом я мог спокойно просидеть еще пару часов.
Ресторан закрывался в половине двенадцатого, и в одиннадцать я все еще надеялся, что Генри покажется в дверях с виноватой улыбкой на губах, которую многие находили очаровательной и даже неотразимой. Думаю, при виде меня эта улыбка сползла бы с его лица. В четверть двенадцатого страх в ожидании предстоящей встречи сменился слабой надеждой на то, что встреча не состоится вовсе. Я уже выпил кофе с коньяком и приступил к новой кружке пива. Заведение закрывалось, официант снимал со столов скатерти и начинал убирать зал.
Боковым зрением я видел, как голубоглазый складывает свою газету — он уже давно расплатился по счету — и снимает шляпу и пальто с вешалки. Боковым зрением я видел, что он приближается. Он подошел к моему столику — через одну руку он перекинул пальто, в другой держал шляпу — и, улыбнувшись, спросил:
— Erwarten Sie jemand?
Голубизна его глаз была почти бесцветной, прозрачной.
— Entschuldigung, — ответил я. — Ich spreche nicht Deutch.
— Sind Sie schwedisch?[19]
Поскольку я не могу, не погрешив против истины, утверждать, что чувствовал на себе чужой взгляд, — утверждать, что этот человек вызвал во мне какие бы то ни было подозрения, я тоже не стану. Напротив, за исключением глаз, все в нем излучало приветливое добродушие. Никак иначе описать это я не могу. Упитанный, но не толстый, в уродливом костюме и коричневых, несмотря на вечернее время, ботинках, он держал в руках пальто из простенького, скучного твида и поношенную шляпу. В те времена так выглядели заурядные инженеры — мужчины, которые осознали, что их лучшие дни уже позади, и легко смирились с этим, поскольку с самого начала особо ни на что и не рассчитывали. Они выглядели как старички, и не скрывали этого — возможно, они всегда выглядели как старички. Они никогда не говорили незнакомым людям «ты» — незнакомец обратился ко мне на «вы» — и в массе своей были вполне безобидны. Не вписывались в общую картину только глаза — светло-голубые, как небо над горизонтом. Такие глаза меня всегда настораживали. Почему — не знаю. Быть может, однажды меня избил парень с такими же глазами, хотя ничего конкретного я вспомнить не могу. У Рогера Брюна, инквизитора, тоже были такие глаза.
Но общее впечатление, если и не вызвало во мне чувство полного доверия, то, во всяком случае, ослабило мою бдительность. Так что я ответил, по-шведски:
— Да, я швед.
— Очень приятно, — ответил незнакомец. — Вы позволите? — И он взялся за спинку соседнего стула.
— Конечно, — сказал я.
Незнакомец сел. Но едва он опустился на стул, как тут же снова вскочил, протянул руку и представился. Я не помню, какое он назвал имя. Я назвал свое и пожал его руку. У него была гладкая и прохладная ладонь. Он учтиво склонился над столом, и я почувствовал его запах — видимо, от лосьона после бритья. Пахло лесом, сосновым лесом.
— Мне показалось, что вы кого-то ждете, — сказал он. — Я тоже жду.
— Вот как?
— Даму, — сказал он. И тут он снова добродушно улыбнулся: — Ох уж эти женщины…
Он никак не походил на несчастно влюбленного.
— Да, — сказал я. — Они нередко заставляют себя ждать…
— И вас тоже?
— Нет, — сказал я. — Я жду друга.
— Понятно, понятно… По крайней мере, тут вкусно готовят.
— Это да.
— И недорого. Вы ели гуляш…
Я кивнул. Он ненадолго замолчал, и у меня появилась возможность уйти — сделать вид, будто я занят, и распрощаться с ним. Но я этого не сделал. На самом деле, я и не мог ничего сделать. Куда бы я ни бежал, он бы не дал мне скрыться.
— Похоже, ваш друг уже не объявится.
— Давайте лучше на «ты».
— С радостью, — сказал он. — Похоже, друг твой уже не объявится.
— Да, куда-то он запропастился.
— Выходит, мы с тобой в одной лодке, — заметил он и улыбнулся осторожной, жалкой улыбкой. — Они скоро закрываются. Можно угостить тебя пивом? Я знаю один неплохой бар…
— Спасибо, но мне, пожалуй, хватит.
— Ну, разумеется — завтра будет новый день.
— Мудрые слова, — сказал я.
Мой новый знакомый выдал целый набор клише, чем произвел на меня впечатление незаурядно скучного, лишенного всякого воображения человека. Я помню, что тогда отметил это про себя. Сейчас, когда я наконец нашел в себе силы и смелость описать эту встречу, я уверен, что в тот момент смотрел на этого человека с некоторым снисхождением, как на застенчивого и безвкусно одетого шведского бюрократа или инженера. И было это не случайно. Он не пытался меня разуверить. Напротив, именно этого он и добивался. Так что мой едкий комментарий прозвучал лишь как доказательство того, что ему удалось ввести меня в заблуждение.
— Литератор? — спросил он.
— В каком-то смысле да.
Мужчина добродушно кивнул.
— Очень уважаю литераторов. Правда… — Он, словно извиняясь, развел руками: — Я не успеваю прочесть и половины того, что следовало бы.
— Не ты один, — ответил я. — Ты бизнесмен?
— Нет, — сказал он. — Я просто посланник. Посланник короны.
Я сделал вид, будто понимаю его. Он, конечно же, догадался, что я не понял ничего.
— Сюда только что приезжал король.
