на измор. Он не посмел возразить отцу.
Больше года Зеведей страдал водянкой и за это время перепробовал все человеческие средства. Осталось последнее, самое человеческое: просить милости свыше. Зеведей даже сформулировал для себя короткую молитву: после восхваления Всевышнего он просил Господа избавить от мучений благочестивого левита Зеведея. Последняя фраза молитвы стала для него повседневной присказкой, идиомой, как сквернословие, которую он бормотал, морщась от боли на ухабах: “Помоги мне, Господи”.
Проезжая через Самарию, судья велел сыновьям опять натянуть тент на повозку, чтобы не видеть местное население. По крайней мере, два раза в год, на Пасху и Киппур, он проходил по этой территории и всякий раз воспринимал как национальное оскорбление многовековое присутствие этих переселенцев из Вавилона на земле Израиля. Почему бы им не убраться на свою родину? Двести лет назад великий борец за независимость Израиля Иуда Хасмоней, прозванный Маккавеем – Молотом, пытался согнать этих чужаков со Святой земли и даже сжег их храм на горе Гаризим. У самаритян нет чести: им плюнули в лицо, чтобы они ушли, но они остались. Зеведей не желал понимать, каково быть народом без родины, ибо их давно уже нигде не ждали. Судья полагал, что они просто должны убраться куда-нибудь. Израиль – для евреев.
По приезде в Иерусалим за несколько дней до праздника он дважды посещал священную купальню Вифезда близ Храмовой горы, где сотни горемык искали чудесного исцеления. Вместе с паралитиками, эпилептиками, слепыми, чахоточными, сухорукими и заеденными вшами он ждал, когда подземные газы забурлят в купальне и взволнуют гладь своим духом. Тогда все устремлялись в воду, чтобы обрести благоволение и милость Божью. В этой давке не считались с чинами и очень сердили тем Зеведея. Пять крытых галерей вели к источнику, и все они были заполнены человеческими телами - жалкими, бурыми, костлявыми, - судья брезгливо отворачивался и большую часть своего ожидания проводил снаружи на свежем воздухе.
Величественный из белого камня Храм возвышался на вершине горы совсем рядом. Золотая крыша святилища блистала над его огромными стенами. Царь Ирод Великий, построивший эту гордость Израиля, поднял рядом с ним и другое сооружение - крепость, названную им в честь своего римского покровителя триумвира Марка Антония, конкурента цезаря Августа и сожителя последней египетской царицы Клеопатры. И сейчас между Зеведеем и Храмом стояла эта крепость с четырьмя угловыми башнями, две из которых возвышались над Храмовым двором, как караульные вышки над тюремным лагерем. С них римские дозорные круглые сутки наблюдали за внутренней жизнью Храма. И в любую минуту римский гарнизон, квартировавший в крепости, мог через подвесные мосты войти на стены Храма и оттуда спуститься во двор, минуя естественные входы, по которым проходили все паломники. Римские патрули в алых плащах, поблескивая оружием, хозяйски ходили по городу, и каждые три часа сменялись у ворот претории как раз недалеко от купальни, где сидел Зеведей. Иногда конница, поднимая пыль, скакала от крепости к дворцу Хасмонеев, который оккупанты также сделали своим опорным пунктом. А еще западнее на горе Сион возвышался величественный дворец Ирода с тремя башнями, словно огромный каменный ковчег с тремя мачтами, занесенный потопом на гору Арарат. Но и там правил чужак – сын идумейца Ирода, Антипа Ирод.
Благочестивого фарисея душила желчь. В его родном Назарете многие женщины и дети даже не знали, как выглядят оккупанты. Здесь же, в городе Господа эти безбожники держались как у себя дома. В эту минуту судья понимал зелотов -
Прибывая в Иерусалим, Зеведей всегда останавливался у своего дальнего родственника Алфея, левита, как и он. Алфей, впрочем, год назад умер, оставив после себя двух сыновей, которые были сверстниками его сыновей, и даже имена имели те же: Иоанн и Иаков. Незадолго до смерти Алфей с помощью брата Иосии бар-Набаса, живущего на Кипре, купил своим сыновьям римское гражданство, переименовав их в Марка и Клеона. Гражданство давало его обладателю множество преимуществ. В частности, ни Зеведей, ни даже Синедрион не могли судить такого человека: гражданин имел право требовать защиты и суда Цезаря (и спустя годы этим правом воспользуется апостол Павел, избежав суда соотечественников). Зеведей в душе осуждал своего родственника. Как можно получать гражданство из рук язычников, даже если оно выгодно?
Ставший старшим в доме Иоанн - Марк принимал двоюродного дядю и кузенов радушно, как и прежде. Это было очень кстати, особенно в праздничные дни, когда Иерусалим наводнялся паломниками. Все дома, постоялые дворы, караван-сараи были переполнены. Людей в них оказывалось больше, чем квадратных метров.
В этот раз Зеведей почти не покидал дома, если не считать походов к купальне и официального визита к первосвященнику Анне, второму лицу в Синедрионе после его зятя Каифы. Анна заведовал работой местных судов Иудеи и Галилеи, он был, выражаясь по-римски, главным цензором Израиля. Его богатый дом находился в элитном квартале саддукеев на горе Сион южнее дворца Ирода, в котором ныне обитал его сын Антипа, тетрарх Галилеи и Переи. Галилейские суды формально были подотчетны ему, но тетрарх, мечтающий со временем стать царем всего Израиля, как его отец, избегал конфликтов с Синедрионом, желая иметь его на своей стороне в политической борьбе с тетрархом Иудеи - Понтием Пилатом. Он надеялся, что римский прокуратор своей солдафонской политикой окончательно провалит собственную миссию, и тогда Антипа убедит Рим присоединить Иудею к его Галилее.
Во дворе дома Анны Зеведей встретил многих своих коллег - левитов, занимающих должности судей, которые явились засвидетельствовать свое почтение первосвященнику. Седой старец, большую часть своей жизни проведший на вершинах власти, с вельможной мягкостью отмахнулся от доклада Назаретского судьи, а узнав, что Зеведей болен, посочувствовал ему и ласково отпустил. Возвращаясь с аудиенции верхом на осле, которого предоставил Марк, судья очень хвалил сыновьям благочестие, ученость и патриотизм первосвященника Анны.
- Вот только жаль, что такой ученый человек не верит в воскресение и вечную жизнь, - заключил он.- Родовая гордыня мешает саддукеям принять учение Гиллеля.
- По-гречески они называются аристократами,- тихо пояснил Иоанн.
- Твоя тяга к знаниям похвальна, сын мой, но помни: вся мудрость в Торе и пророках, ибо их устами говорит Бог.
- А как же александрийский раввин Филон, который пишет о греческой философии?
- Раввин плохого не напишет. И все равно я не одобряю эти модные увлечения. Евреи говорят по- гречески, носят римские тоги и живут среди статуй. А это уже грех.
В день очищения, 10 тишри Зеведей был во дворе Храма на своих ногах, поддерживаемый сзади сыновьями. Толпы повсюду стояли плотно, как колосья в снопе. Тысячи голов, покрытых платками, мерно покачивались, будто пшеничное поле на ветру. Зеведей держался изо всех сил. Ноги горели раскаленным железом. День покаяния стал для него днем боли. Вокруг люди с молитвенным выражением лиц беззвучно шептали псалмы восхваления, их взоры были направлены вверх за стены жреческого двора, где совершалось таинство. В полуобморочном состоянии он шептал псалмы вместе со всеми, смутно различая происходящее. Боль, которую он испытывал, была такой пронизывающей и всеобъемлющей, что этот не могло быть явью. Это было во сне.
Наконец, поднявшиеся клубы дыма над алтарем возвестили всем в Храме и за его пределами, что жертва искупления принесена. Настало время Божьей жатвы. Десятки тысяч людей, как подкошенные серпом, разом пали ниц и приложили головы свои к земле. В это время Верховный жрец Каифа в золоченом наплечнике с драгоценными застежками и подвесками, с кадильницей в руке входил в Святая-Святых за вавилонскую завесу. На голове его была диадема, на диадеме выбиты четыре буквы (тетраграмматон) запретного имени Господа, которое открылось Моисею на горе Синай - Яхве (Иегова
Для Зеведея получасовое выстаивание на коленях стало последней мукой. В нескольких местах кожа на его раздутых ногах лопнула, из трещин сочилась кровь и липкая жидкость. Он ждал, когда Верховный
