Чуткая натура Иоанна сразу почувствовала, что этот немногословный мужчина с печальными глазами и ласковой улыбкой очень одинок. Душа Иисуса, несомненно, много страдала, а глаза его видели все чудеса света. Их не связывало кровное родство, но именно поэтому Иисусу говорить с Иоанном было легче, чем с братьями. Более всего юношу очаровала манера речи чужака. Иоанн не знал греческого слова “пафос” и не мог найти подходящего определения в арамейском языке. Никто вокруг не говорил так. Подобным образом выражались только пророки. “Злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски”. В этой аллитерации Исайи было столько страсти. Или: “Око мое, око мое изливает воды, ибо далеко от меня утешение”. Читая или слушая эти строки, Иоанн испытывал трепет, и мороз проходил по коже. Иисус говорил как пророк. Иисус говорил как “имеющий власть”, но в отличие от речей Зеведея, его изречения не были общеизвестными и ожидаемыми.
Иоанн не заметил, как по-мальчишески влюбился в этого сурового человека с каким-то особенным, сложным выражением глаз. С первого взгляда юноша потянулся к этому человеку с чуть виноватой улыбкой и встретил столько теплого внимания к своей суматошной юности, какого не получал от самых близких людей. И точно также с первого взгляда он невзлюбил хромого спутника Иисуса. Лицо Иуды было замкнутым, будто ворота на засове, а глаза из густых бровей и бороды смотрели на мир хмуро и пронзительно. Иоанн почти физически ощутил, как эти колючие глаза прожгли его, превратили в пепел и развеяли по ветру.
В Назарете не любили чужаков. Город-могильник никого не отпускал от себя, а вырвавшегося не принимал обратно. Собрания в синагоге проходили почти как семейные встречи. Все знали друг друга, все приветствовали друг друга, все садились на одни и те же места с одними и теми же соседями. Зеведей вместе с фарисейскими старейшинами занимал первый ряд. Они держались как добрые пастыри своего стада. Это была их вотчина - маленькая, но своя. Никто не смел тут устанавливать свои правила. Поэтому появление Иисуса в синагоге было встречено весьма прохладно. Пока он и Иуда осматривались в дверях, как осматриваются гости в чужом доме, ожидая, что их заметят и пригласят сесть, никто не обратил на них внимания, т.е. их очень даже заметили, но проигнорировали. Иуда невозмутимо огляделся и усмешливо шепнул: “Эти фарисеи тебе не рады”. Лишь Иоанн из первых рядов поднялся и невнятно махнул Иисусу через весь зал. Чужаки сели в последнем ряду. Собрание началось. Все бы тем и кончилось: пели бы псалмы, читали пророков, обсуждали и толковали, это была бы обычная суббота, если бы Зеведей вдруг не предложил послушать “сына плотника Иосифа, который обошел весь мир”. Возможно, так он рассчитывал смутить блудного сына и вынудить его к оправданиям, но он ошибся.
Иисус вышел к месту чтения, где был развернут свиток пророка Исайи, и сотни глаз выжидающе впились в него. Это был экзамен. Только публичное покаяние могло вернуть Иисусу членство в этом обществе. У Исайи было много покаянных строк, читая которые он мог бы расположить к себе собрание, но он выбрал другой стих. С точки зрения Иоанна это был очень неудачный выбор. Юноше хотелось, чтобы город помирился с Иисусом. Но Иисус не каялся и даже не защищался, он нападал. Кто сеет ветер, тот пожнет бурю. В притихшем, настороженном зале он начал читать.
- Вот вы поститесь для ссор и распрей и для того, чтобы дерзкою рукою бить других; вы не поститесь в это время так, чтобы голос ваш был услышан на высоте. Таков ли тот пост, который Я избрал, - день, в который томит человек душу свою, когда гнет голову свою, как тростник, и подстилает под себя рубище и пепел? Это ли назовешь постом и днем, угодным Господу? Вот пост, который Я избрал: разбей оковы неправды, развяжи узы ярма и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо; раздели с голодными хлеб твой и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого - одень его, и от единокровного твоего не укрывайся…
Это был очень неудачный выбор. В собрании начался тихий ропот. Зеведей из первого ряда смотрел на чтеца с холодным презрением, а его сын, сидящий позади, начинал горько сожалеть, что Иисус вообще пришел в их синагогу. Шансы к примирению с городом таяли на глазах.
-… И отдашь голодному душу твою, и напитаешь душу страдальца: тогда твой свет взойдет во тьме, и мрак твой будет как полдень.
Когда Иисус вновь поднял глаза на аудиторию, то встретил только враждебные лица.
- Как понимаешь эти строки? - спросил со своего места Зеведей.
- Это правда, что я чужак в вашем городе, чужак, который повидал много мест. И что же я видел? Я видел мертвых, которые ели и пили, мертвых, которые женились и размножались. Я видел истлевших, которые собирали богатства и хвалили Бога, истлевших, которые делали все, что делают человеки. Ибо человек и есть мертвец! Пока он всего лишь человек, он мертв для Духа Святого. Человек - это звучит порочно! Мясо - имя ему. Мясо, наполняющие города и земли. Думаете, Царство Божие - это место, где правит Бог? Нет! Царство Божие - это место, где нет Бога. Потому что там все - Боги.
- Кто ты такой, чтобы такое говорить? - раздается из зала.
- Я тот, кто не хочет больше быть человеком.
- И кто же ты? Ты - сын плотника.
- Всякий сын человеческий, поступающий, как учит Исайя, есть воскресающий для Духа Святого. Имя ему - сын Неба.
Зал стих, пытаясь осмыслить столь невероятное притязание.
Древний мир - это не уютный голубой шар, упасть с которого мешает его же собственное притяжение. Древний мир - это плоская земля, самим небом раздавленная в лепешку. Под этим гравитирующим Небом, под тяжелой дланью Высших сил живет человек. Небо - престол богов. Человек говорит о Небе как о Боге, и о Боге - как о Небе. Небо и Бог едины. Языческие боги обитают на горах, и Господь Израиля говорил Моисею с горы. Человек воздвигает алтари на возвышенностях и тянет свои храмы ввысь, чтобы как-то подпереть это невыносимое Небо. На древнем Востоке сынами Неба называют императоров, в древнем Риме цезарей причисляют к потомкам богов, Так было в Египте и Азии, но в древнем Израиле сын Неба - это Сын Господа, Творца Вселенной.
Мертвую тишину нарушил голос Зеведея:
- Ты называешь себя Сыном Неба?
- Да, - жестко ответил Иисус, и в этом не было ни капли наивности.
В синагоге благочестивого фарисейского города Назарета поднялся дикий рев:
- Он богохульствует!
Оглушенный Иоанн вскочил со своего места и растерянно смотрел на происходящее вокруг безумие. Он впервые видел своих степенных сограждан в таком бешенстве. Неспособный сам к звериным проявлениям человеческой натуры он вообще не представлял, что люди могут приходить в такое состояние. Десятки рук хватали Иисуса, и рвали его на части, и тащили вон из синагоги. “Смерть! Смерть ему!” - кричала толпа.
Иоанн оглянулся на отца. Зеведей сидел на своем месте и хладнокровно наблюдал за расправой. Как городской судья, он мог пресечь самоуправство. В другое время он непременно сделал бы это - из принципа, в подтверждение торжества Закона и своих полномочий этот Закон выражать. Иоанн хорошо знал права и обязанности своего отца - судьи. Он должен был остановить произвол, передать Иисуса приставам и отправить под конвоем в Иерусалим, ибо вопросы религиозных преступлений, если уж Иисуса обвинили в богохульстве, входили в юрисдикцию Синедриона. Гражданские суды не рассматривали таких дел.
- Отец, - вскричал юноша, - разве это по Закону?
- Воля народа - тоже в Законе.
Иоанн был потрясен этим жестокосердием. Он бросился вдогонку за толпой. Чем реальнее представлялся ему ужас происходящего, тем больше он чувствовал себя пребывающим во сне. Только во снах сознание допускает самые невероятные события. И как это бывает во снах, он обрел какую-то фрагментарную, фотографическую зоркость. Перевернутые скамьи синагоги отпечатывались в его сознании. Распахнутые двери. На улице стоял забытый всеми хромой спутник Иисуса. Глаза Иоанна отметили каждую деталь на его мрачном и надменном лице. Неподвижный, как камень, он смотрел вслед разъяренной толпе. А горожане стихийно решали судьбу Иисуса. “Сбросить его вниз!- кричали они. - В ущелье его! Смерть! Смерть!” Отчетливые звериные лица мелькали в объективе глаз Иоанна. Он щелкал и щелкал их в своей памяти. Это был кошмарный сон, пир демонов, страшный суд. Он никак не мог увидеть Иисуса. Спины, затылки демонов мешали ему. Толпа повела Иисуса в конец улицы, которая упиралась в
